Опубликовано

Не создавайте опасностей

Во многих видах спорта психолог — непременный член команды как тренер или врач-физиолог. Единственно, где нет квалифицированных психологов, — так это в туризме и альпинизме. А ведь именно они отличаются от большинства видов спорта тем, что ситуации, возникающие в походах, не моделируются.

Невозможно создать реальную модель тех состояний, в которых приходится принимать решения и от которых нередко зависит не только результат спортивного похода, но и жизнь ее участников. Эти решения принимаются иногда в условиях высшего нервного напряжения, длительного голодания, кислородной недостаточности, полного отсутствия какой-нибудь страховки и помощи со стороны вспомогательных групп. Этого не воспроизведешь ни в каких лабораториях, ни на стадионах.

А реальных методов изучения подобных ситуаций и специфики психической деятельности в них пока что нет. Для этого нужны кадры психологов с хорошей туристской и спортивной подготовкой. Существенным фактором риска в туризме и альпинизме служит адаптация к опасности.

Человек привыкает к риску на маршрутах первой категории. Идет на вторую, третью. Когда становится недостаточно «пятерки» — придумывают шестую категорию, сверхтрудные маршруты. «Эх, была не была! — рассуждает он. — Пронесло там — пронесет и сейчас!» И чем больше «проносит», тем более снижается правильная установка на рискованную ситуацию. Так, чем более опытным становится спортсмен, тем меньше он считается с требованиями безопасности. Тут таится психологическая западня, которая далеко не всегда учитывается спортсменами и тренерами. Тем более что объективных методов психологического контроля за предстартовым состоянием спортсмена нет.

В свое время с психологом Ю. Ханиным мы разработали методику определения тревожности по ответам на вопросы о конкретных походах и критических ситуациях.

Оценка тревожности в совокупности с остальными показателями позволяет судить о состоянии человека перед ответственным походом или восхождением. Когда спортсмен приступает к тренировке, у него один уровень тревожности. Потом наступает самоудовлетворение, самоуспокоение, значительно снижается уровень тревожности. Это внимательного тренера должно насторожить: предстоит ответственный поход — Гималаи, а тут заниженная тревожность, завышенная самооценка. Тренер может направить спортсмена на какой-то сложный участок маршрута, чтобы тот почувствовал слабые свои места, поднял уровень тревожности. То есть в руках тренера тонкий инструмент, не требующий специальной психологической подготовки.

Что же способствует выработке совершенно разного отношения к опасности! Личностные психологические качества, спортивная подготовка или, может, воспитание!

Составив анкету, я попросил весьма опытных руководителей по подготовке туристов и альпинистов, тренеров с многолетним стажем, начальников учебных частей, руководителей многих экспедиций, заслуженных мастеров спорта ответить на вопросы. С первым: «Сформулировать Ваше представление о понятии риска» — подавляющее большинство не смогло справиться. Некоторые совершенно откровенно говорили, что они об этом не задумывались никогда. Вторым вопросом был такой: «Ваше отношение к риску в альпинизме!» Одни писали: «Риска в альпинизме быть не должно», другие: «Без риска альпинизм невозможен». Значит, для многих смешивается понятие объективной опасности и поведения в рискованной ситуации. Они путают эти понятия.

Может быть, многим покажется спорным, но наша система подготовки иногда препятствует правильному отношению к риску. Когда человек приезжает на 20 дней в горы и ему нужно совершить восхождение или поход, то риск поведения группы на маршруте горовосходитель обычно оценивает ниже, чем срыв своих спортивных планов. Увы, разрядные нормативы препятствуют правильному воспитанию туристов, не соответствуя реальным потребностям жизни. Припомните, как часто царит спешка, стремление во что бы то ни стало выполнить норму, а это, в конечном счете, чревато несчастными случаями.

Наконец, мы пытались выяснить: «А что лично Вам помогало принимать решение в тех ситуациях, когда шансы на поражение значительно превосходили шансы на успех». Главным образом помогают врожденные качества — инстинкт самосохранения, способность принимать решение, интуитивно доверяя своему порыву. Значит, должен быть отбор, выявление подобных врожденных качеств и отбор на основе психологических проб.

К сожалению, методик определения готовности к туристскому походу, особенно высшей категории сложности, нет. Но это как-то не волнует тренеров и маршрутные комиссии. Поэтому очень многое здесь бюрократизировано: справки у всех в порядке, разряды тоже, оформлено все по правилам, значит, готовы. Конечно, такая «проверка» не может уберечь от аварийной ситуации. Правильно определить готовность к погоду очень важно, поэтому необходимо шире использовать для этого психологические методы.

Всем известно, какое значение для выпуска на маршрут и для его прохождения имеет схоженность. А она стала теперь формальным признаком. Нужно иметь схоженность, чтобы группу выпустили на маршрут. Поэтому делают восхождение, или, бывает, все инструкторы лагеря идут на одно восхождение, получая так называемую круговую схоженность. А потом на сложном маршруте у них обнаруживается психологическая несовместимость, которая в простейшем походе не проявилась, поскольку там была совсем другая психологическая ситуация, неадекватная той, что может возникнуть в трудных условиях. Сейчас нет психологических критериев схоженности, а они очень нужны.

Я лишь затронул часть вопросов психологии туризма. Сознательное упрощение ситуации, сведение ее к расхожему термину «морально-волевой подготовки» приводит любителей путешествий к неоправданному риску.

Ю. ДОРОШЕВСКИЙ, доктор медицинских наук
Ленинград

Журнал «Турист» № 12(276) декабрь 1988

Опубликовано

Жить молодо и интересно

Фелиция Иосифовна Яшунская, ровесница века, доктор экономических наук, кандидат технических наук, одна из московских старейшин туризма. Она много лет отдала общественной работе в туристской секции Московского Дома ученых. Яшунская продолжает и сейчас трудовую деятельность, не прекращает занятий туризмом. В прошлом году ее маршрут пролегал по горам Таджикистана к Ширкенскому барьеру.

В жизни у меня было много увлечений. Например, в 1917 году я закончила пять курсов Московской филармонии по классу фортепиано, а в 1920 году — Институт ритмического воспитания имени Далькроза и пять лет обучала музыковедению в опытно-показательной школе Наркомпроса. Но главным своим увлечением (помимо научной работы, разумеется) считаю путешествия.

Предпочитаю пешие горные маршруты, хотя никогда не отказывалась и от других. В 1931 году я вместе с другими участницами Первого всесоюзного женского автомобильного пробега преодолела 10 тысяч километров из Москвы на Урал, далее в Каракумы, потом к Аральскому морю и обратно через Украину и Белоруссию в Москву. В 1937 году отправилась на теплоходе в туристский полярный круиз к островам Новой Земли.

С 1946 года начались мои ежегодные странствия отпускной порою в самодеятельных группах, сначала участницей, а с 1954 года и по нынешнее время руководителем. За эти годы у нас сложились определенные требования к проведению путешествий и взаимоотношению людей в группе. В пользу справедливости этих требований говорит туристское долголетие мое и моих друзей.

Для походов мы предпочитаем малонаселенную местность вдали от плановых маршрутов, будь то Памир, Фанские горы или Кавказ…

Мы всегда требуем безусловного соблюдения дисциплины в походе. Не берем с собой транзисторов — природа любит тишину. Заботимся о чистоте на месте лагеря или короткого привала на отдых.

Группа всегда формируется из друзей по туризму, разного возраста (начиная от школьников), профессий и вкусов, независимо от степеней и званий. В пути — никаких «любимчиков» и «нелюбимчиков».

Считаю неприемлемым и то, что семейные лары иногда начинают проявлять заботу друг о друге в ущерб группе.

Ф. ЯШУНСКАЯ

Журнал «Турист» № 12(276) декабрь 1988

Опубликовано

Выберите цель…

Группа опытных туристов-лыжников, отправившись в зимний поход, в первый же день попала в пургу. Трехсуточного пребывания в занесенной палатке хватило им для того, чтобы «разругаться вдрызг» и по установлении тихой погоды поодиночке отправиться к ближайшей станции. Поход не состоялся, несмотря на достаток снаряжения, питания. Туристы споткнулись о такой «пустяк», как психология.

Замечено, что в тяжелых природных условиях в изолированном коллективе люди становятся очень раздражительны, вспыльчивы. Описаны десятки случаев, когда участники дрейфа, зимовок, длительных экспедиций «сходили с ума», становились агрессивны, совершали бессмысленные и даже опасные поступки.

Объективно трудные условия туристского быта, неустроенность, физическая нагрузка, холод, жара поставляют множество отрицательных эмоций, которые, суммируясь, создают определенную стрессовую ситуацию. Накопившееся раздражение ищет выход «наружу». И тогда человек, сам того не осознавая, начинает выплескивать эмоции на тех, на кого может, то есть своих товарищей, благо они рядом, а причину для конфликта отыскать не составляет труда. Уже при подготовке похода можно предотвратить ссору, если вы не будете уговаривать идти вместе туристов, «не переваривающих» друг друга или ранее конфликтовавших.

Меньше всего недоразумений в группах, костяк которых составляют туристы, уже побывавшие вместе в серьезных походах. Они притерлись друг к другу, знают свои и чужие слабости, знают, с кем можно шутить, а с кем не стоит, кто ночью храпит, а кто толкается.

Важнейшее условие для создания в группе здоровых межличностных отношений — объединение людей через общую цель. Собрать вместе десяток даже очень хороших людей, еще не значит создать хороший коллектив. Это делают единомышленники. Если один человек пошел в сложный поход за фотографиями, другой собрать коллекцию минералов, третий отдохнуть на природе, то можно смело утверждать, что коллектив не состоится. Каждый будет радеть о своем деле и раздражаться, когда его будут отвлекать на другие занятия. И наоборот, наилучшие отношения сложатся в группе, где люди будут увлечены чем-то одним — теми же фотографиями, коллекционированием минералов или отдыхом.

Поэтому в спортивных походах не следует разбрасываться, ставя перед собой множество целей. Выберите одну, подчиняющую себе все остальные. Большое влияние на психологический климат в группе оказывает распределение нагрузок и отдыха.

Некоторые, стремясь за рекордными результатами, упрощают походный быт, сводят отдых к минимуму, отдавая львиную долю времени движению. Выигрывая в частности — несколько лишних километров, приплюсованных к дневной норме, они проигрывают в основном — в благополучном психологическом климате. А ведь вовремя отдохнуть, создать усталым людям подобие комфорта — и конфликт не состоялся! И учтите, что опасно в условиях похода пытаться разбирать чье-то поведение, конфликты, решать, кто прав, кто виноват.

А. ИЛЬИЧЕВ г. Челябинск

Журнал «Турист» № 12(276) декабрь 1988

Опубликовано

Риск благородное дело?

Никакая ЭВМ не сможет взвесить все обстоятельства и предусмотреть неожиданности, которые возникают в походе. Но как найти меру риска! Чтобы принять самое безопасное решение, проанализируйте соотношение между необходимостью риска в данной ситуации, вероятностью и степенью неудачи, а также выигрышем при благоприятном финале.

Рисковать можно, если безопасных вариантов решения тактической задачи нет, или если речь идет о спасении людей, которым угрожает гибель. Высокий уровень тактико-технической подготовки увеличивает свободу выбора пути, позволяет более правильно оценить тот или иной вариант и помогает наметить наименее рискованный из них.

Вероятность неудачи туристы оценивают, исходя из своего походного и жизненного опыта. К сожалению, некоторым, особенно новичкам, свойственен необоснованный оптимизм, когда придерживаются логики, убийственной в прямом смысле слова, считая «со мной ничего не случится». Между тем, для правильной оценки риска исходят из максимальной вероятности неудачи, недооценка может привести к аварии.

Последствия неудачного результата учитывают при выборе наименее рискованного варианта в первую очередь. Один и тот же технический или тактический прием оказывается в разной степени опасен. Так, переход по бревну через ручей грозит в случае срыва неприятным купанием, но когда внизу ревет бурная река — последствия ошибки могут быть куда более серьезными.

Важным моментом при определении наилучшего тактического варианта служит выигрыш времени или расстояния в случае удачи.

Соблазн сэкономить иногда подавляет соображения здравого смысла, и туристы оставляют без внимания рискованность затеи. Все решает только стремление достигнуть цели любой ценой. Это серьезная ошибка. Учтите, что туристские походы проводятся в потенциально опасной среде, даже на простых участках маршрута возможны такие случайности, как срыв камня со стен ущелья, укус ядовитого животного, катастрофические явления природы. Задача руководителя группы — найти решение, связанное с минимально возможным риском, то есть с наименьшей вероятностью неудачи и наибольшим выигрышем при благополучном исходе.

Рядовой участник, рискуя, подвергает опасности только себя, руководитель — всю группу. Определяя дальнейшие действия, он должен ориентироваться на возможности самого слабого участника. Там, где сильный турист пройдет с минимальным риском, для другого обстановка может быть опасной.

Мне довелось видеть, как в группе москвичей, спускавшейся по крупной осыпи с перевала Трум на Памиро-Алае, каждый участник выбирал путь самостоятельно. Инструктор, шедший впереди, увидел крутой снежник и, желая ускорить движение, решил глиссировать. Однако сразу понял, что плотно слежавшийся снег держит плохо и надо быть осторожнее.

Крикнув остальным, чтобы обошли снежник, он стал аккуратно спускаться. Один из новичков не расслышал команды и решил последовать его примеру. Он развил большую скорость, упал и, не сумев задержаться ледорубом, скользил до самых камней. Только благодаря каске остался жив, отделавшись травмами.

«Риск — благородное дело». Как часто мы слышим эту популярную поговорку. Действительно, человек, рискуя собой ради высокой цели, совершает героический поступок. Но сколько бывает случаев, когда туристы рискуют, зная о возможных трагических последствиях, и в результате гибнут сами или подвергают опасности товарищей только ради удовлетворения собственного тщеславия.

В походных условиях выбор рискованного варианта должен быть только вынужденным, навязанным обстоятельствами, когда невозможен иной, менее опасный. И полностью должен быть исключен из туристской практики риск как самоцель, ради желания испытать себя в опасной ситуации или просто бравады, саморекламы. Слишком дорогой оказывается подчас плата за это, причем не только самого лихача, но и его товарищей.

С. ГЕРАСИМОВ, инструктор туризма

Журнал «Турист» № 12(276) декабрь 1988

Опубликовано

Походная психология

Общеизвестно, что вдали от дома, оказавшись в походной обстановке, человек ведет себя совсем иначе, чем обычно. А успех путешествия во многом зависит от взаимоотношений, складывающихся в группе. Между тем природа не скупится на всевозможные сюрпризы, туристские маршруты всегда таят множество неожиданностей. Как же подготовиться к разнообразным случайностям путешествия! Как создать дружелюбную атмосферу в туристском коллективе!

Материалы нового выпуска «Азимута», посвященного походной психологии, помогут вам установить хороший микроклимат в группе и преодолеть дорожные невзгоды. А. Ильичев из Челябинска советует для этого выбрать одну единую цель, подчинив ей все остальные. Медик Ю. Дорошевский затрагивает проблемы адаптации к опасности, а инструктор туризма С. Герасимов рассматривает меру риска в той или иной ситуации. Короткие, но емкие советы Ф. Яшунской, рекомендации Э. Линчевского, критика устойчивых психологических стереотипов В. Шарпило — все эти заметки «Азимута» позволят вам лучше узнать себя, заставят задуматься о недостатках характера и добром, уважительном отношении к товарищам-туристам.

Журнал «Турист» № 12(276) декабрь 1988 

Опубликовано

Страховочная обвязка

Мы неоднократно сообщали читателям о происшествиях, когда грудная обвязка становилась причиной асфиксии (удушения) зависших альпинистов, горных туристов. Они сейчас выходят на такую крутизну, что традиционная грудная обвязка («пояс Абалакова»), выполнявшая исправно свою функцию — лишь удержать от падения, становится «недееспособной».

Дело в том, что рывок воспринимается грудной клеткой, а позвоночник, наиболее уязвимый, в какой-то мере предохранен от непосредственного воздействия рывка. Но нагрузка эта имеет предел — не менее 600—800 кгс, больше не выдерживают ребра.

Существует и другая опасность, ранее не типичная,— свободный завис на страховке (предельное время пребывания в этом положении не более 10—15 мин).

Надо сказать, что при рывке происходит то же самое, что и при раскрытии парашюта, но в конструкции его лямок предусмотрены элементы, отработанные в течение многих лет.

Современные системы полных страховочных обвязок включают как верхнее (грудное) прикрепление, так и нижнее (тазобедренное). Они разделяются на унитарные (единые) и раздельные (комплектные). Грудные обвязки можно применять на склонах малой крутизны (не более 20—30°), и необходимость в них есть потому, что склон может находиться и над опасными местами.

Для маршрутов же, насыщенных отвесами со сложным рельефом, необходима полная страховочная обвязка, устройство которой должно обеспечивать восприятие основной части рывка нижней частью обвязки — «беседкой». Она же должна создавать достаточно комфортные условия зависания сорвавшегося. «Беседка» — неразлучная спутница восходителя на сложных маршрутах.

Грудная обвязка стабилизирует положение тела, когда основной рывок приходится на «беседку». Разумеется, не исключен наиболее неблагоприятный случай, когда начало рывка застает сорвавшегося в перевернутом положении, тогда прочность плечевых лямок должна быть достаточной.

Конструкция обвязки должна предусматривать возможность ее подгонки в зависимости от индивидуальных особенностей телосложения, а также и от одежды, ведь даже в течение дня погода в горах может сильно меняться. Для этого получили распространение различные застежки и пряжки. При введении их в обвязку прежде всего надо, чтобы они не терли, не были помехой. Не следует также забывать, что металлические детали не безопасны в грозу.

Мы предлагаем вам страховочную комплектную обвязку, которую легко можно изготовить в домашних условиях.

Грудная обвязка (рис. 1) делается из капроновой или хлопчатобумажной тесьмы — ленты шириной 40— 50 мм с прочностью на разрыв не менее 500 кгс. Плечевые ремни шириной 25—30 мм с прочностью на разрыв не менее 200 кгс.

Назначение основного ремня — распределение нагрузки на грудную клетку по значительной ширине, а также возможность его передвижения из зоны наибольшего износа в другие места соединения обвязки.

Важнейшим вопросом прочности является сшивка. Для этого край обреза должен быть заделан (капроновый — оплавлен, хлопчатобумажный — обработан клеем БФ-6), а ширина нахлеста была не менее чем в 1,5—2 раза ширины ремня. Прошивка делается двойной капроновой ниткой (толщиной не менее № 10) с общим числом двойных стежков на основном ремне равным 100, на плечевых — 60.

Размеры, указанные на рис. 1, подходят для размеров груди от 44-го до 56-го, а регулировка обхвата груди производится связывающим концом. Для других размеров основные длины пропорционально изменяются после предварительной примерки.

Грудная обвязка этой конструкции может быть использована и отдельно от «беседки», поэтому она применяется чаще и изнашивается больше. Наиболее подвержено износу место, через которое проходит узел страховочной веревки. Изображенная на рис. 1 конструкция в этом отношении имеет то преимущество, что ремень можно сдвигать с этого места. Усиление же места соединения обвязки со страховочным концом с помощью металлического кольца (полукольца) имеет свои недостатки. Не говоря уже о часто публикуемых эскизах колец, где не оговорен важнейший элемент — радиус скругления острых кромок, отсутствие которого очень опасно: при обычной толщине колец в 5 мм радиус перегиба веревки на них оказывается вдвое меньше, чем, например, на карабине. Это снижает прочность веревки в этом соединении. Поэтому такие кольца нежелательны. Если их и применять, то следует уделять особое внимание скруглению острых кромок и полировке их поверхности.

На рис. 2 представлена беседка. Важным элементом, определяющим прочность представленной конструкции, является заделка верхних петель. Каждый свободный конец при заделке этих петель должен пристрачиваться между этой же ветвью, уходящей под ягодицу, и поперечно расположенным пахово-бедренным участком ремня. Распространенная ошибка — прострачивание петли перед накладкой ее на поперечный участок, при этом сравнительная прочность практически вдвое больше для описываемой схемы.

Требование по сшивке, изложенное выше, здесь также должно соблюдаться.

Соединительная антабка, располагаемая в промежности, делается из мягкой кожи.

Правильное привязывание обвязки страховочной веревкой показано на рис. 3, а. Для большей оперативности допускается подобное же соединение обвязки узлом из куска основной веревки (рис. 3,6) с привязыванием к нему конца страховочной веревки. Пристегивание обвязки к веревке карабином небезопасно, ибо не исключено его поперечное расположение в момент рывка.

(Окончание следует)

Л. ТУГОЛУКОВ

Журнал «Турист» № 12(276) декабрь 1988

Опубликовано

Забайкальская река Шилка

Шилка со своими лесистыми, крутыми берегами и быстрым течением — одна из самых красивых рек Забайкалья. Территория, относящаяся к ее бассейну, гористая, и река прорезает себе русло в узких ущельях. Шилка судоходна ниже Сретенска. По ней можно совершить путешествие на теплоходе или лодке. Увлекательной будет и поездка по Транссибирской магистрали, которая проходит в этом месте вдоль реки.

Мы же отправимся в путь на автомобиле из города Шилки, Возникла Шилка в 1897 году как станционный поселок и только в 1951 году стала городом. Сейчас здесь работают предприятия железнодорожного транспорта и местной промышленности. Недалеко от города расположен поселок Холбон. На его окраине стоит обелиск с лаконичной надписью: «В память борцов, погибших за дело революции в 1919 году от рук семеновских палачей». Они были расстреляны на месте заброшенной шахты. Имена пяти из тринадцати погибших удалось узнать совсем недавно. А вот и поселок Приисковый. Отсюда идет автомобильная дорога на юг через Борщовочный хребет в крупный центр золотодобычи и важный экономический пункт — город Балей.

От станции Приисковая на север отходит короткая тупиковая железнодорожная ветка в город Нерчинск — самый старый город Забайкалья. Он был основан в 1654 году енисейским воеводой А. Пашковым. Долгие годы (с 1826 по 1917 г.) Нерчинский острог (дореволюционное название) был местом каторги и ссылки. В основном здесь жили отбывшие каторгу декабристы. В июне 1890 года проездом на Сахалин побывал в Нерчинске А. Чехов. В годы семеновщины и японской интервенции Нерчинск был местом массовых расстрелов. В пади Кирпичной, где происходили расстрелы, установлен памятник-обелиск. В городе много и других памятников и обелисков борцам за власть Советов и героям Великой Отечественной войны. Нынешний Нерчинск.— центр крупного сельскохозяйственного района с развитым земледелием и животноводством.

Снова в путь, и снова кривуны да утесы один другого чуднее, глубокие пещеры, выдолбленные ветром и водой быстрой Шилки. Красноватые и охристые утесы, красно-серые осыпи и расчлененные клиньями оврагов прибрежные террасы. Мшистые скалы с алыми, желтыми, зелеными, голубыми вкрапинами.

Во второй половине прошлого века здесь разгорелась «золотая лихорадка». В Забайкальские горы устремились сотни бродяг, старателей и крестьян.

Восточнее Нерчинска от станции Дунаево идет железнодорожная ветка на город Сретенск. Он возник в 1689 году как сторожевой пост для охраны водного пути по Шилке и Амуру. Поселение быстро росло. В 1783 году Сретенск возводится в ранг города, а в 1897 году он становится конечным пунктом железнодорожной ветки, отходящей от Транссибирской магистрали. В годы гражданской войны здесь проходили ожесточенные бои между партизанскими отрядами и белогвардейцами.

Ниже Сретенска Шилка протекает в узком зеленом коридоре. Дорога идет вдоль берега, огибая крутые утесы, пересекая множество рек и речек. Путешествие наше приближается к концу. Но было бы несправедливо обойти вниманием поселок Шилкинский Завод.

Здесь отбывали каторгу петрашевцы.

Недалеко от поселка были обнаружены древние изделия из камня. Ученые определили, что здесь уже жили люди эпохи неолита и бронзы.

В двадцати километрах ниже по Шилке — поселок Усть-Карск. Здесь отбывали каторгу видные народники, первые рабочие-революционеры. В 1889 году произошла «карийская трагедия», когда, не выдержав бесчеловечного режима, группа политических заключенных, мужчин и женщин, приняла яд.

Интересно побывать и на речке Каре, где некогда работали каторжники. Сейчас здесь ведется промывка золота малолитражными драгами.

ЛИТЕРАТУРА: Российская Федерация. Восточная Сибирь. М., «Мысль», 1969; Читинская область (контурная карта). М. ГУГК, 1985; Читинская область (физическая карта). М., ГУГК, 1977.

Журнал «Турист» № 12(276) декабрь 1988

Оптимизация статьи — промышленный портал Мурманской области

Опубликовано

Случай на старом маршруте

Анатолий ЕГОРОВ

(продолжение, начало в № 9, 10, 11)

Так и видел я этого невидимку, — продолжил рассказ Чухлов, — будто сматывает он свой клубочек и скоро только кончик от него мелькнет — и все, больше никогда ничего не сыщешь. И чувствовал еще, что если дам себе передышку, то потом уж не смогу взвалить все заново на плечи. Гнал, гнал, гнал себя, как казенную лошадь…

И на третий день мы их взяли. А инкассатор?

И на него они же напали. Парень жив остался едва-едва, а тридцать семь тысяч забрали. Даже не воспользовались ни разу — все мы потом и изъяли до копейки…

Так вот, к чему я тебе это все рассказываю? Да к тому, что в тот раз и убийство было, и ограбление было на нешуточную сумму — и мы за три дня управились. Если по-твоему просчитывать, то я бы уж часа через два должен был эти семьсот рублей найти и вернуть Саранцеву. Нет, не всегда так получается. Бывает, что какую-нибудь квартирную кражу, от которой и убыток-то без микроскопа не видать, месяцами не можем распутать. Да и не только месяцами, а и вообще никогда. Тут не просчитаешь.

…Замолчали. Чухлов шел последним, за ним не было даже Сорокина, который с утра оставил свою обязанность замыкать группу и понуро брел со всеми. Как-то сам собой поход отошел на второй план. Шагали словно по инерции, но никому не пришло в голову вернуться, хоть и произошел такой случай, и настроение окончательно испортилось.

Вдобавок ко всему появились тучи: похоже, собирался дождь.

После очередного поворота тропы впереди увидели Саранцева и Шуйского, а за ними, метрах в десяти, Сорокина. Все трое поджидали отставших. Саша, — неожиданно произнес Калныньш, — а я видел, как Женя проверял карман спальника, там, в машине.

— И что? — Чухлов насторожился. — А я сидел от него дальше всех.

Я денег не видел, а то, что он проверял, — видел. Понятно?

— Понятно. Почему раньше не сказал?

Я не сообразил, ведь сначала спрашивали про деньги, а я-то про них не знал… Но дело не в этом. Ольга ведь сидела рядом с Женей, это для нее он доставал печенье, и она прямо смотрела к нему в рюкзак. Она не могла не заметить тех денег…

ОЛЬГА КАРАВАЕВА

Когда у Маринки Коваленко появилась новая заколка с ярким жуком, все девчонки только ахнули.

— Из Египта, — в который уже раз поясняла она очередной подружке. — Вот и надпись — «Скарабей».

Однако до уроков все не успели посмотреть, и на «физике» посыпались записки: просили взглянуть. Маринка достала заколку из волос и отправила ее по рядам. Девчонки подолгу вертели жука в руках, шептались, передавали на другие парты и ряды. Маринка оглядывалась, наблюдая реакцию на свою новинку. А когда заколка вернулась, учитель обратил внимание на шум в классе:

— Коваленко, — скорбно поморщившись, произнес он, — что там опять у тебя?

Ничего, — поспешно отвечала девчонка, сунув предмет всеобщего внимания в сумку. — Ничего, Павел Васильевич…

— Ну да, ничего, — морщась кивнул учитель и неторопливо прошелся от окна к своему столу. — В журнале у тебя… тоже ничего. Иди-ка сюда, — флегматично позвал он.

Маринка получила двойку, и только звонок спас ее от мучений у доски.

— Вот ведь привязался, — ворчала она, укладывая учебник с тетрадью в портфель и направляясь к выходу. Следующим шел урок литературы, и надо было идти на третий этаж.

— Прямо знает, когда настроение испортить.

— Коваленко из 7-го «В» — в учительскую! — прокричал подбежавший к двери второклашка и исчез.

— Уже накапал! — возмущенно отреагировала она.

В учительской ее продержали всю перемену и даже несколько минут урока. Весь оставшийся день она помалкивала, дулась неизвестно на кого и о заколке даже не вспомнила. Но утром первым делом спросила у Ольги:

— Я вчера заколку посеяла, не брала?

Ольга была ее соседкой по парте, поэтому вопрос был самый обычный, к тому же она должна бы вспомнить, как Маринка положила заколку в сумку еще на физике.

Нет, что ты, — ответила та. — А где посеяла-то?

— Знать бы… Домой пришла, хватилась — нету. Все перерыла… Стариков еще на сегодня в школу вызвали: три двойки за неделю. Будут решать, что со мной делать. Вот жизнь!..

— Нет, я не брала, — повторила Ольга. — А ты куда ее засунула на физике-то?

— В портфель, куда же еще! Только Светка мне ее передала, как этот сразу: «Коваленко, что там у тебя?» Не станешь же отвечать…

Переживала подруга недолго и на следующем уроке уже рисовала Ольге новую модель платья.

«Что же теперь делать-то? — слушая вполуха, думала Ольга. — Куда девать заколку?.. И зачем я ее взяла? Ведь посмотреть только хотела, а как звонок прозвенел, вместо того, чтобы на место положить, — к себе в карман… И к чему она теперь мне, ведь другой такой во всем городе нет — не наденешь. Может, подсунуть? Но как, если Маринка уже все проверила?.. В парту? Нет, она же ничего никогда в парту не кладет, потому что знает, что памяти нет…»

Так и не нашла Ольга выхода в тот день.

А заколка была просто чудесная: изумительно белая планка и на ней темно-синий жук с усиками и лапками из
упругой золотистой проволоки. А планка в золотой рамочке, и у жука окантовка тоже золотая, да такая чистая! И пружина у нее необычная, у наших таких нет — очень уж удобная.

Вечером Ольга пошла в парк и там, за кустом, нацепила теперь уже «свою» заколку. Прошлась немного и вдруг поймала себя на том, что больше по сторонам смотрит: нет ли знакомых. Ну как вот теперь ей радоваться? Спрятать, а по ночам доставать и смотреть? И так вдруг стало обидно, что заплакала, сорвала с головы эту проклятую заколку и бросила ее в пруд…

***

«Как эстафету меня передают, — подумал Чухлов. — До чего же все нервные… Каждый так и лезет сказать, что ни в чем не виноват».

Постояли, словно отдыхая, и по одному отправились дальше. Чухлов обратил внимание, что меньше всех торопится Шуйский. Однако, когда цепочка вновь растянулась, он не сделал попытки заговорить, а просто пошел вслед за остальными, давая в то же время понять, что не намерен отрываться настолько, чтобы молчание продолжалось. Чухлов принял это предложение и спросил:

— Вадик, когда ты узнал о деньгах?

— О, — непринужденно рассмеялся тот, — еще в Питере. Я ведь, можно сказать, был свидетелем передачи их в руки потерпевшего

— Почему «можно сказать»? — раздраженно спросил Чухлов, которому не понравилось такое нарочито ироническое употребление выражения «передача в руки потерпевшему», каким пользуются его товарищи по работе, люди в большинстве своем дельные и говорящие так для того, чтобы избежать возможных двусмыслиц.

— Потому что присутствовал только однажды. Очередная тетка давала сто сорок рублей на два килограмма пуха. 

Они у него все вяжут, такие старушки чудесненькие… Блокаду пережили, настоящие ленинградки, таких сейчас уже почти не встретишь. Н-да…

— Постой, пух что, семьдесят рублей стоит?

Шуйский удивился:

— Конечно! Впрочем, я сам точно не знаю, но у нас все так считают. Такая, как уж говорится, такса.

— Странно. — Чухлов пожал плечами, насколько это было возможно. — А я вот, можно сказать, местный — и не знаю.

— Со стороны виднее… А почему ты спросил, когда я узнал о деньгах?.. Нет, так нельзя думать: кто первый узнал, тот — вор. Ведь можно было их увидеть только вчера — и сразу же украсть. Я, например, имел такую возможность еще там, дома… Ведь ты же об этом подумал?

— Об этом, об этом. А ты не будешь уединяться со мной. А то больно все умны стали, у каждого логика своя, догадки…
Несколько тяжелых капель упало под ноги, и тотчас близко треснул гром, как бы предупреждая: «Вот я сейчас вам!» Но опомниться не дал. Крупный частый дождь ударил так стремительно, не дожидаясь, пока заволочет небо, так мощно, будто в последний раз, будто желая лишь одного — броситься на землю раз и навсегда, а потом хоть спали ее солнце! Почва лишь несколько секунд жадно впитывала влагу, скоро насытилась, и кинулись вниз, обгоняя друг друга, мутные пенистые ручьи, неся на себе прошлогодние листья и легкую желтую хвою.

— Э-эй! Где вы?! — донеслись голоса идущих впереди.

— Зде-есь! — ответил Шуйский. Чухлов и он стояли под невысокой сосной. Ее ветви с южной стороны хоть и были густыми, быстро намокли и протекли. Спасаться от дождя было бесполезно, выручали только капюшоны штормовок, которые, впрочем, тоже тотчас отяжелели, и холод уже пробирался сквозь вязаную шапочку к голове. Дожди в этот месяц не были редкостью, все привыкли, и этот переносили терпеливо

— Так кто все-таки? — словно размышляя вслух, спросил вдруг Шуйский.

— Я понимаю: любопытно. Но и вы все должны понять, что любопытство — это порок, ничуть не менее простительный, чем жадность, зависть, тщеславие и прочие. Почему вы пристаете ко мне?

— А мне кажется, ты ошибаешься, называя это любопытством. Праздно интересоваться могут, например, на турбазе. А мы стали невольными участниками событий, и речь поэтому может идти лишь о желании быстрее разобраться в случившемся, чтобы снять подозрение с невиновных.

— А кто их подозревает?
— Опять неверно ставишь вопрос. Человека никто может и не подозревать, а он в то же время, может быть, не в состоянии чувствовать себя нормально. Это похоже на самоподозрение, но снять его так же трудно, как и подозрение обычное. — Шуйский достал платок и вытер мокрое лицо. — Другое дело, что мы тебе мешаем своими расспросами, но это ведь простительно уже потому, что мы же стараемся тебе помочь.
— «Стараться помочь» — часто это может означать обратное. Уж лучше не мешали бы. Не до помощи…

ВАДИМ ШУЙСКИЙ

— Шуйский Вадим Васильевич? — пожилой преподаватель усмехнулся, оторвал взгляд от зачетки и посмотрел на сидевшего перед ним студента. ……

Князь Василий Васильевич случайно не родственник ваш?

— Нет, ни Василь Васильичу, ни Ивану Петровичу, ни Ивану Васильичу, а также ни Шуйским-Барбашиным, ни Глазастым, ни Горбатым, ни каким другим князьям Шуйским родственником не прихожусь.

Так-так. — Доценту понравилась осведомленность молодого второкурсника. — Значит, просить за вас некому? Беззащитны, так сказать?

— Как и все перед наукой, — развел руками Вадим.

— Похвально, похвально… Или как сейчас говорят: кайфово, что ли?
— Скорее: клево.

— Ну да, клево. Что ж, приступим? Что там у вас в билете?..

На втором экзамене вопрос повторился: что делать, филологи всегда были близки к истории. Поэтому к третьему экзамену Вадим уже специально подготовился, проштудировав помимо основного предмета, несколько глав из истории — о князьях Шуйских.

…Учился он легко, поэтому времени свободного имел много; несмотря на то, что жил с родителями, коренными ленинградцами, в общежитии у своих сокурсников бывал часто, случалось, и ночевал. Там-то однажды, спускаясь по лестнице, он встретил чешку, тоже с филфака, только с четвертого, кажется, курса. Она была в домашнем: в синих спортивных брюках с широким белым кантом и розовой блузке под меховой безрукавкой (была ранняя осень и топили еще плохо; кажется, даже и не начинали еще топить). За поясом брюк, под резинкой, он увидел у нее деньги — красную пачечку сложенных вдвое червонцев. Увидел, когда она была еще на нижней площадке, что между этажами. Увидел — и забыл тотчас. Мало ли где люди носят деньги! Разогнавшись с шестого этажа, он и этот марш пробежал вприпрыжку, а когда остановился на той самой промежуточной площадке, вдруг вспомнил, что только что слышал особенный звук — так падают только бумажные деньги. Оглянулся — чешка уже сворачивала в коридор на четвертом этаже. Он посмотрел — деньги лежали на ступеньке. Та самая красная пачечка червонцев…

Подняться до нее было делом одной секунды. Сорок рублей. Стипендия. Хотя иностранцы, кажется, получали по пятьдесят. Значит, почти стипендия. Да, сегодня как раз и выдавали, и у него в кармане лежало тридцать пять  рублей, только пятерками. Но чем они были для него? Только лишь карманными деньгами, в которых он не отчитывался перед родителями. А для нее?.. Чехи, конечно, пропасть ей не дадут… Да и не бедные они вовсе, лучше многих наших живут… И все же?..

«Послушай, дурачок, — говорил он сам себе, — у тебя же будет семьдесят пять рублей! Ты обещал Майке сводить ее в ресторан, вот и своди, только не раз и не два, а все пять — каждую неделю до следующей «стипешки». Тут еще родители собираются в Москву на неделю, можно бы и в гости ее пригласить — опять же деньги нужны. А? Да это просто подарок тебе! Вспомни, сколько раз ты находил деньги за свою жизнь. В детском саду три рубля да в прошлом году три копейки. И все! А тут…».

И они вдруг стали до зареза ему нужны, эти деньги. Он просто не представлял уже себе, как еще пять минут назад мог без них обходиться. Но чешка-то! Чешка!.. Как, кстати, ее зовут? Нуда — Марженка, Марженка Кроупова. Она собирается замуж за своего долговязого земляка, Петера Броучека. Его все зовут Петькой. Она, наверное, деньги-то ему и несла, чтобы отложить на свадьбу. «Тьфу, черт, надо бы отдать!»

И Вадим еще в одну секунду преодолел оставшуюся до четвертого этажа половину марша и свернул в коридор. Увидев на первой же двери чехословацкий флажок, он собрался постучать. Но дверь вдруг открылась, и Петька 

с Марженкой вышли ему навстречу. Они были чем-то озабочены, шли, глядя на пол, и переговаривались на своем языке.

— Привет. Не деньги ищете? — просто спросил Вадим.

— Здорово, — сказал Петька, мельком глянув на него и не отвечая на вопрос.

— Да, я потеряла, когда шла сюда, — сильно акая, объяснила Марженка.

— Верно, только на лестнице потеряла. Держи.

— Ой, Петька! — вскрикнула она, увидев свои червонцы. — Нашлись! — и опять залопотала что-то по-своему.

Растроганный благодарностью чехов, Вадим зашел в комнату к своим. Женька Саранцев (он тогда еще жил у не тетушек) и Юрка Доброскокин из Калача лежали на кроватях, углубившись в чтение. Третья койка с едва накинутым на нее одеялом, пустовала.

— Растянулись, — вместо приветствия окликнул их возбужденный Вадим. — Молчим. А я, между прочим, сейчас только гражданский подвиг совершил.

Парни переглянулись.

— Вахтера, что ли, обманул? — предположил Саранцев.

— Да нет. Как пишут в газетах, «нашел деньги и вернул их законному владельцу».

— Так это не гражданский подвиг, а бытовой. И даже не подвиг, а глупость, — разъяснил Доброскокин. — Нет, чтобы прийти, посоветоваться, узнать, не надо ли друзьям чего… Может, мы не ели пять дней. Нет — взял и отдал чужому дяде. Много хоть было?

— Сорок рублей.

— Точно — придурок. Ты ж самому себе настроение испортил на полгода. Черт с ними, с сорока рублями, но ведь ты сейчас думать про них станешь ночами. Удавишься еще чего доброго — ты ведь парень жадный.

— Мы ему соберем на курсе по полтиннику, — хмыкнул Саранцев, — чтоб спал спокойно.

— Ну вот, так я и знал! Нам же и заботы прибавилось.

— А кто потерял-то?

— Чехи.

— Нет, насчет сборов я против — это разлагает, а вот в газету про него написать надо, — не унимался Доброскокин. — Сам понимаешь, случай не рядовой: подданные братских стран теряют, а мы находим и возвращаем, они опять теряют, а мы — опять возвращаем. А в конце такой вопрос: могло ли такое произойти, скажем, в Кембриджском университете? Не слишком коварно, нет?.. И ответ: конечно же не могло. Эти капиталистические акулы, сынки тех, кто нажил свои состояния на крови и слезах обездоленных, сами скоро займут места за чиновничьими столами Пентагона. Так о каком же сострадании к ближнему может идти речь?

— Все верно, — заметил Вадим, — только Кембридж в Англии, а Пентагон чуть дальше.

Таким балаганом, можно сказать, и закончилась эта история, если не считать, что Доброскокин потом несколько дней звонил по университету о подвиге Шуйского, называя его почему-то уже общечеловеческим. Да и прав он оказался, этот Доброскокин: думалось Вадиму, и не раз, о том, что зря все-таки отдал. Особенно когда родители уехали, а от стипендии к тому времени осталось лишь два рубля. Да и разговорами нажил себе неприятности: со  временем все стали над ним посмеиваться; как что — Шуйский найдет и отдаст. По любому, поводу.

И Женька Саранцев, уже годы спустя, когда брал у одной из тетушек деньги на козий пух, на настоятельную ее просьбу не потерять со смехом заметил:

— Ничего, тетя Лена, если потеряю, Вадька найдет и отдаст.

** *

Когда группа собралась, решено было, как обычно в таких случаях, пробираться через мокрый кустарник, время от времени меняя лидера.

— Чтобы каждый мог освежиться, — резюмировал Калныньш и предложил: — Может, организуем привал с обедом? Только прикажите!

Но Ольга отвергла это предложение, сказав, что до ужина, то есть до самих озер, придется шагать слишком долго и уже без привала. Иначе не поспеть и к ночи.

Когда тронулись в путь, Чухлов вдруг подумал о Новоселове. Второй раз с ним в горах, а что о нем знает?

Как-то, еще в прошлом году, он спросил Сергея, что его привлекает в походах. Тот ответил не сразу: «У меня, Саша, отец сильно пил. От водки и умер — замерз зимой недалеко от дома, ие дошел. С детства я ничего, кроме ругани и драк, не слышал и не видел. Нас трое сыновей было у матери, а теперь, ты знаешь, у меня самого трое. 

Я никогда не пил и не пью. И с женой мы живем не хуже других. Но это не значит, что я ничего больше своим сыновьям дать не должен. Я и дам им эти горы. Буду брать с собой».

— Но ведь они у тебя еще малыши. Старшему, ты говорил, всего восемь лет.

— Вот у меня и есть еще лет десять в запасе, — улыбнулся Сергей. — Надо же сперва самому через все пройти, чтобы хоть в их глазах выглядеть мастером спорта.

Ходить в горы, по его словам, Новоселов планировал не каждый год — возможности не те: надо ведь и по дому помогать, и с сыновьями заниматься, да и подработать иногда в отпуске не мешает…

«Подработать? Значит, не хватает денег?.. — Чухлов остановился на этой мысли.— А почему их должно хватать с тремя-то детьми? У тебя вон один всего, и то, бывает, выкручиваешься:».

Вопрос напрашивался сам собой: а не Новоселов ли?..

СЕРГЕЙ НОВОСЕЛОВ

Он вырос в центре Бийска, почти на том самом месте, где сейчас стоит гостиница «Центральная». Раньше здесь была сплошь деревянная застройка, а теперь разбили сквер, открыли кинотеатр, гостиницу, поднялись новые дома. Мать работала через дорогу — на заводе «Электропечь». Работала, сколько он себя помнил, в цехе и лишь недавно перевелась в вахтеры, хоть и говорили, да и по сей день говорят ей сыновья, чтоб увольнялась. Денег, слава богу, они получают немало и уж как-нибудь прокормили бы втроем одну старушку.

Свою трехкомнатную, полученную на всю семью после сноса старого дома, когда еще был жив отец ребят, она разменяла на две однокомнатные. Одну, в этом же доме, получила она сама, а вторая досталась последышу — младшему, Лешке, который выдался здоровее всех и ворчал теперь в своей тесной каморке, в доме у Барнаульского взвоза, что выгнала его, маленького, мать из дому, не хочет с ним жить.

Но Мария Сергеевна рассудила по-своему правильно: чего это будет детина ночами где-то пропадать — пусть свой угол имеет. Стирать и прибираться к Лешке, единственному из братьев-погодков холостяку, она ходила каждую неделю и каждый раз говорила одно и то же: «Женись, Леша, привыкнешь в сраме жить, потом никакая баба тебе не угодит». «Ладно, мам, — отвечал детина, не совсем понимая, что она подразумевает под срамом, — жениться — не судиться, и подождать можно». Так у них и шло.

Сергей первым ушел из дому. Он был старшим. Еще школьником учился в ДОСААФе на шофера, потом сдал на права, работал на стройке, года через четыре получил квартиру — тогда у него уже было двое сыновей, а жили они с Алиной в малосемейке. С рождением третьего ушел со стройки на городской автобус, где заработки были стабильней, а работа спокойней. И все вроде наладилось и в его собственной семье, и в той семье, где он был старшим из братьев, тоже. Хотя там и наладилось несколько раньше: отец умер, когда Сергей только пошел работать и еще не
познакомился со своей будущей женой. Умер, так и не подержав на руках своего первого внука. Замерз в ста метрах от подъезда, в десяти шагах от оживленного переулка.

Хоронили молча. Только мать всплакнула чуть, уже на кладбище. Братья же отсидели на поминках и на другой день будто повеселели. Генка, средний, привел в дом свою Вальку: знакомься, мать, и готовься внуков нянчить, женюсь. «Как так? А жить где? А с работой? Ой, сынок…» Но средний все продумал (пробивной был этот Генка). Нашел где-то двухкомнатную квартиру на два года, хозяин которой уехал с женой куда-то в Азию монтировать котлы и учить работать с ними аборигенов. Потом командировку ему продлили еще на год. А потом и Генкина очередь подошла на свою уже квартиру. Крутанулся, как говорили братья.

У Сергея получалось трудней. Даже когда, казалось бы, все уже утряслось, он как-то не чувствовал всей полноты своей жизни. Нет, не то чтобы полноты — не об этом вовсе и речь-то была. Просто не спадало то напряжение, которое держало его все годы, с детства. Он не мог расслабиться и начал уже уставать. Если раньше каждый день был один вопрос, не дававший покоя часами: пьяный придет отец или трезвый и вообще придет ночевать или нет? То теперь это прошло, но не давало покоя другое: деньги.
Их постоянно не хватало. Он от получки до аванса и от аванса до получки слышал от жены одно и то же: опять нет денег, как дотянуть, у кого занять, как потом отдавать? И в такие минуты ему приходило на память опять-таки одно и то же: в полутемной прихожей он обшаривает карманы в отцовской одежонке, выгребает мелочь, рубли, оставшиеся от только что полученной зарплаты. Выгребает, чтобы отдать матери.

Сейчас в прихожей ничего чужого не висело…

— Давай разберемся, — сказал он однажды Алине, — почему нам не хватает на жизнь? — Это было в прошлом году, когда младшему из сыновей исполнилось четыре года.

— Как же, хватит с тремя-то детьми! Нечего тут и разбираться.

— Постой, не кричи, здесь что-то не так. Нельзя жить в таком напряжении. Давай возьмем последний месяц. Сколько ты получила?

— Сто восемьдесят.

— Так. И я двести сорок. Всего, значит, четыреста двадцать. Это ведь немало. Теперь: что мы купили? Носки мне, две пары. Ребятишкам?

— Славке босоножки за четыре рубля, Пашке с Алькой по рубашке… Вроде все.

— Ладно, двадцать рублей долой. А остальные? Мы что их, проели? Может, ты на книжку откладываешь?

— Я же платье себе купила, плащ и отдала Ленке деньги на туфли! Я же говорила тебе!

— Постой, не кричи. Какие платье — туфли — плащ? Ты что, босая, раздетая ходишь, что ли? Ты же два месяца назад купила туфли. И плащ у тебя новый.

— Сережка! — Она приникла к его плечу. — Ну такие плащи выбросили, такие туфли! Я просто не устояла. Ты, мужчина, этого понять не сможешь. А надо ведь жить, пока молоды.

Он молчал. Не потому, что осуждал ее, просто пытался найти слова для объяснения. Он понимал, что скупать барахло, работать, тратить свое время, свои деньги, на которые ушли твои силы, чтобы набить шкаф и открывать его потом перед подружками, — нелепо. Но он и понимал также, что жена не поймет этого простого слова — «нелепо», до нее просто не дойдет его смысл, она просто его не услышит. А найти какой-то другой довод он не мог. Каракулевая шуба, за которую были отданы две тысячи, заработанные на сверхурочных, на шабашках в отпуске, сэкономленные буквально на еде, — зачем она? Зачем, когда есть пальто с норковым воротником, с такой же норковой шапкой, за которые тоже отдано немало. А как одеты ребятишки? Он впервые посмотрел на них глазами постороннего. Они ведь бедно одеты, бедно. Понятно, что треплют все, — аж дым идет. Но ведь на каждом все буквально не по росту: старшим все мало, младшему велико. И все старое. Да и на него самого если глянуть — сто лет ведь ничего не покупалось, кроме носков.

Нет, не денег ему было жалко, хотя и понимал он, что именно в них и корень проблемы. Он вовсе не считал, что их надо копить на черный день. Но почему бы не собраться да не поехать летом в Крым? Что там в Крым — хотя бы на турбазу, ведь она под боком… А ведь они ни разу нигде не были вместе. Он еще урывал какие-то недели от отпуска, ходил в горы — не каждый год, но ходил. А когда возвращался, ему ласковым шепотом сообщали, на сколько вырос их долг за время его отсутствия. «Ладно, заработаем», — говорил он, обнимая жену и гася свет. И зарабатывал — побелкой чужих квартир по вечерам.

«Она не знает другого, — успокаивал он себя. — Она выросла среди людей, не имеющих других интересов. Надо ей помочь, объяснить, что она неправильно живет». Но тут же он представлял себе, как она расплачется в ответ на все его объяснения, будет кричать, что он жалеет денег, что он не хочет, чтобы она хорошо одевалась, что он не любит ее, наконец, — и у него опускались руки. И Сергей не мог даже начать разговора.

Этой зимой он как-то предложил ей вместе поехать в горы. Детей на это время можно было бы оставить или у ее родителей, или у его матери; можно даже отправить в пионерский лагерь. Куда там! У нее примерки у портнихи, пятое-десятое!

Так и уехал один. Уехал с невыносимой тоской о возвращении, после которого опять работа вечерами, опять деньги, деньги, деньги…

(Продолжение следует)

Журнал «Турист» № 12(276) декабрь 1988 

Оптимизация статьи — промышленный портал Мурманской области

Опубликовано

У костерка

(Из баек Аркадия Игнатвевича)
Давид КОЛИН, Сергей ХАЗАНОВ

Слет КСП был завершен. Уже розданы были премии, уже короли и принцы бардовой песни покинули Поляну на горкомовских «Волгах», уже исчезли кусты микрофонов со сцены, угомонились комары и обитатели палаток. Наступила тишина, и лишь у окраинного костерка засиделось несколько полуночников, споривших о творчестве любимого барда.

Один восклицал, что у того в строке умещается двадцать согласных, другой утверждал, что как поэт тот слаб и берет исполнением, третий — что некоторые из его песен, мягко выражаясь, «народные».

— Как вы можете! — возмутилась девушка Женя. — Это же талант от бога!

— Женечка, это в тебе чисто девичье, — улыбнулся кто-то. — Хочешь чаю?

— Да, талант и наследники,— протянул Аркадий Игнатьевич, и все тут же приготовились слушать эту легендарную личность, известную своим знаменитым переходом Владивосток — Кинешма на самокате конструкции крестьянина-самоучки Артамонова, этого человека, погибавшего от жажды в районе Кушки и тонувшего в море Лаптевых… Знали и любили его все туристы без исключения, а барды вдвойне, так как песен он не писал и не исполнял…

Истории «старика Аркадия», как любовно называли его туристы, были необычны, смешны и всегда со смыслом, с поворотом…

— Вы не спите, Женечка? Итак, они сидели вдвоем.

— Кто? — приподняла голову Женя, а все остальные придвинулись ближе к Аркадию Игнатьевичу.

— Ну как кто! Скарлетти и Боргезе. Беспечный маэстро Скарлетти и самодовольный банкир Боргезе. Естественно, на фоне живописных декораций — стрельчатые венецианские окна, мраморный пол, в простенке — драгоценный
клавесин грушевого дерева, с инкрустацией. На левой стороне — бронзовая Церера, дары приносящая, на правой — тоже нечто возвышенное. И двое в атласных камзолах за столом. Радужное стекло тонкой работы, чеканное серебро, кое-что из фруктов. И вино с прекрасным букетом! И характерный стук катящихся по столу маленьких кубиков костей — знаете, таких слегка сглаженных по краям, беленьких, с черными точками… И возле банкира в лиловом атласе — кучка золота, которая все растет.

Говорил Аркадий Игнатьевич увлеченно, иногда останавливаясь и переводя дух.

— Играть они уселись, как водится, с ночи. И вот наступил момент, когда богач Боргезе выиграл у доверчивого маэстро все — деньги, резную мебель и даже те кубки, из которых они пили. «Ну, — сказал он. — А теперь — клавесин». Однако маэстро изысканно извинился и проигрывать инструмент отказался наотрез. «Я на нем творю. Это голос моей души», — сказал он, сел за клавесин, и под пальцами родилась музыка — нежная и грустная.

И тут Боргезе произнес: «О! Маэстро, так давайте же играть на вещи!»

«Вещи я уже все проиграл!» — воскликнул Скарлетти, обводя рукой уже не свое палаццо.

«Я имею в виду музыку — опусы, канцоны…»

«Зачем это Вам?»

«Не надо спрашивать, я знаю. Вот эта мелодия, что вы сыграли, — три дуката. Идет?»

«Идет!» — решился композитор и, разумеется, проиграл.

«Еще?» — предложил банкир, придвигая к себе клавир и потряхивая кожаный стаканчик с костями.

Скарлетти сел за инструмент, на секунду задумался, и возникла еще одна мелодия, как вы понимаете — тоже приятная. И вот представьте, ребята, — груда нот перед Боргезе все растет, уже он покрикивает на маэстро, заказывает: «Сочини-ка мне сонатину для полного творчества, а каватин пока хватит».

«Все-таки объясните, — удивляется Скарлетти, передавая очередной проигрыш, — зачем благородному синьору, столь богатому, родовитому, отцу изумительных сыновей все эти легкомысленные трели?»

«Что ж, — помрачнел старик.— Открою. Вот я умру, и что же? Власть мою захватит другой, золото растранжирят сыновья, и имя мое забудется…»

Короче говоря, этот честолюбец решил выиграть в кости ни больше ни меньше как творчество и прославиться в веках как композитор, чтобы канцоны его распевали гондольеры, сонатины исполнялись струнными квартетами во дворцах, а арии звучали с подмостков «Метрополитен-Опера», которой в то время еще не было.

И тут наступает интересный момент — Боргезе уже притомился, кости катятся медленней и реже и показывают уже не только тройки, но и двойки. Вы, наверно, не знаете, что на старинных костях были только тройки, двойки и единицы. Что еще? И вино уж не освежает, и мысль закрадывается: «Когда это все кончится?!» А маэстро только разошелся: «А вот еще эпиталама, а эти два такта тоже неплохи — не правда ли, а? Вот послушайте!..»

А банкир уже и слушать больше не может — голова трещит, спать бы улечься! «Ставлю все обратно! — кричит. — 

И мебель, и кубки, и всю эту музыку — против, любых твоих трех нот. И хватит! Спа-ать!..

Ну, надо вам сказать, бросил он в этот раз кости весьма небрежно, даже не смешав, и, конечно, проиграл, а как же иначе! И направился молча к выходу — ссутулившись, шаркая о плиты, легонький старичок со взбитыми седыми волосами… Нелепый чудак! Кого он хотел обмануть! Не понимал, что садится играть с Маэстро — Творцом, у которого банк БЕСКОНЕЧЕН!..

Уже на ступеньках его догнал Скарлетти.

«Синьор Боргезе, — сказал он, протягивая ноты, — хочу на добрую память вручить Вам эту канцону. Она — Ваша!»

Вот так, друзья мои. И сообщу вам напоследок самое любопытное — до сих пор среди искусствоведов упорно муссируются слухи о том, что Джузеппе Скарлетти заимствовал темы своих творений у никому неизвестного музыканта-любителя… Винченцо Боргезе! Такая вот вышла история!

Женя взглянула на часы — половина пятого. «Однако!» — подумала она. Костер догорал. Сырая свежая темнота отступила. Стали вдруг видны деревья. Светало…

Журнал «Турист» № 12(276) декабрь 1988 

Опубликовано

Горсть соли

Рассказ

Шлюпки плыли вдоль берега. Море казалось спокойным, и кое-где сквозь фиолетовую воду просвечивало дно. Туристы не торопились. Днями гребли, а вечерами останавливались в тихих бухточках. Сергей, студент, принимался за эскизы к картине о море: подготавливал свою дипломную работу в художественном училище. Рыжий, как для краткости звали десятиклассника Рыжийского, который и впрямь был рыжим, играл на домре. А Вадим — рабочий судоремонтного завода — возился у походной газовой плитки. Ее захватил Алексей Иванович, долговязый старик, бывший боцман. Он взял полный рюкзак продуктов, очевидно, по принципу — уходишь на неделю, бери на месяц, причем особенно заботился о соли, которую хранил в прочном целлофановом мешочке, и повторял, что без нее не обойтись.

Сейчас шли кильватером: впереди боцман, за ним Сергей, потом Рыжий, сзади Вадим. Лодки были маленькие и плыли недалеко от берега. Становилось душно. Алексей Иванович нахмурился: «Не иначе шквалик пожалует» — закатал рукава тельняшки и навалился на весла. «Надо поторапливаться, проскочим, — думал он и шепнул свою любимую фразу: — Как на крейсере». Когда-то Алексей Иванович служил на таком корабле, где был порядок, и которому, как полагала команда, было все нипочем. Уйдя на пенсию, старик не хотел оставаться без дела, не «забивал козла» в тенистом скверике. Он, хотя и бессемейный, не был одинок.

Возле него постоянно собирались подростки, и старый моряк рассказывал им о житье-бытье, о минувшей войне. В летнее время сколачивал группу из пареньков и отправлялся с ними в плаванье на шлюпках по морю. «Настоящий человек должен просолиться», — считал боцман, подразумевая под этим физическую тренировку, воспитание воли, характера.

К месту сбора — городской спасательной станции — плыли вдоль каменистого берега. Погода портилась на глазах. С южной стороны небо заволакивали облака. Они двигались плотной стеной. И вот уж подул ветер и появились барашки — пенистые волны.

Верхушки водяных валов обрастали сначала белыми гребешками, а потом седыми гривами. Волны били по прибрежным скалам, словно пытаясь сдвинуть их с места. Брызги летели вверх, образуя радугу. Когда вода отступала, готовясь к удару, обнажалось черное, поросшее водорослями основание скал.

— Мористее, мористее держитесь! — приказывал старик ребятам. Алексей Иванович знал, что вдали от берега волны поиграют и отпустят, а возле скал — берегись, разобьют! Он смотрел на волны и рассуждал: «Шторм чует, какой человек в море».

Путешественники плыли к высокому мысу, который маячил впереди. До него было каких-нибудь полтора часа хода по спокойной воде. Однако в шторм другое дело. Если обычно в такое время светило солнце, то сейчас грозовые тучи закрыли горизонт и стало темно. Ветер усиливался. И вот уже первые капли забарабанили по соломенной шляпе Вадима. Вдруг ярко блеснула кривая молния и громыхнул гром. Затем еще и еще. Синие линии резали тучи, удары грома слились в сплошную канонаду. Полились струи дождя. Сначала теплые, потом холодные, они хлестали по спине.

Порывистый ветер разбросал шлюпки по морю. Парни потеряли друг друга из виду, но плыли, ориентируясь по направлению ветра и шуму волн. Алексей Иванович нарочно взял значительно мористее ребят. Он прекрасно знал очертания берега и готов был помочь ребятам, если бы их унесло. Боцман не удивился, когда услышал голос Сергея, и свистнул в ответ, как условились. Обычная перекличка. Но раздался звук, протяжный и глухой. «Что такое?» — встревожился старик и, повернув на голос, вскоре заметил дрейфующую затопленную шлюпку. Возле нее, вцепившись в спасательный круг, плавал Сергей. К его длинным волосам прилипли водоросли.

— Сейчас возьму! — крикнул боцман и стал подгребать к Сергею. — Влезай сюда!

Парень ухватился за корму, подтянулся и перевалился в шлюпку. Алексей Иванович, взмахнув веслами, спросил:

— Как тебя угораздило?

— Девятый вал, — хмуро отвечал Сергей, усаживаясь на спасательный круг.

К городу шли медленно: скорость снижала буксируемая шлюпка.

«Ребятам хорошо. Они уже в городе», — подумал Сергей.

Однако впереди не было ни Вадима, ни Рыжего. Они отстали и оказались вблизи берега: прибило волнами к мысу, за которым начинался залив. Сейчас здесь стоял такой грохот, будто молния и волны раскалывали гору и дробили камни, что торчали из воды. «Мористее, мористее держитесь», — повторял Вадим слова Алексея Ивановича и, табаня левым, навалился правым веслом. Вода вокруг кипела, заливая шлюпку. Отойдя дальше в море, Вадим начал вычерпывать воду. Необычно яркая вспышка ослепила его, а гром ударил так сильно, что парень невольно пригнулся. За кормой в каких-нибудь ста метрах огненная стрела вонзилась в волны. Яркая молния опять разрезала небо и на один миг осветила море. Парень поднял голову и в серой мгле заметил шлюпку, зарывшуюся в воду. «В чем дело?» — встрепенулся Вадим, отшвырнул лоток и, навалившись на весла так, что они гнулись, поплыл к берегу.

Но поздно. Шлюпка уже погрузилась в воду. На поверхности торчал флагшток с прилипшим флагом. Рядом плавали спасательный круг, весла и полуботинок. Рыжий левой рукой держался за борт, а правой сжимал домру.

— Близко не подходи! — кричал Рыжий. — Разобьешь шлюпки. Принимай мелочь. — И он передал весла. Потом сделал буксир из длинной веревки, что входила в оснастку шлюпки.

— Залезай! — командовал Вадим. — Видишь, берег всплыл.

Грозный рев волн подтверждал, что берег совсем близко. Вадим вскинул весла: буксир натянулся, но шлюпки почти не двигались. Рыжий ворочался на корме и бурчал, что потерял полуботинок.

— Смотри, куда нас несет! — крикнул Вадим.

Рыжий увидел, что его шлюпка вот-вот ударится о камень, торчащий из воды. Рыжий наклонился и стал нажимать на весла с другой стороны. Дождь все хлестал и хлестал. Шляпа Вадима превратилась в блин, и парень бросил ее. С лица стекали ручейки, но Вадим, разгоряченный, не замечал дождя. Шлюпки медленно отваливали от опасного места. Весла гнулись, и стропки чуть не лопались от большой нагрузки. Когда почти вышли на свой курс, правое весло переломилось, лопасть осталась в воде, а валек ударил Вадима в грудь так, что он отшатнулся. Пока парни заменяли весло, буксируемую шлюпку отнесло к берегу, подняло на гребень волны и швырнуло на камень. Удар — и шлюпка с треском раскололась. Вадим схватился за весла и быстро погреб прочь. Волны ударили еще раз шлюпку и разбросали шпангоут. Рыжий выбрал конец. На нем болтались лишь носовое кольцо и передняя банка. Рыжий положил их возле себя и, запинаясь, сказал: «Жаль шлюпку… Намылит мне шею Алексей Иванович!»

— Что-то не видно его и Сергея, — забеспокоился Вадим.

— Боцману пройти в шторм, что плюнуть. А Сергей рядом с ним. Куда денется?

Шквал стих так же внезапно, как и начался. Небо прояснилось. Волны, прижатые прошедшим дождем, уменьшились. Ветер переменился, ослабел и легким попутничком подгонял шлюпку Вечерело. Вдали мигали разноцветные огоньки.

— Буек унесло, — сказал Вадим, указывая на шар.

Рыжий, не поворачивая головы, равнодушно ответил:

— Завтра подберет спасательная служба.

Усвоивший заводской ритм и порядок, Вадим не мог согласиться с тем, чтобы откладывать на потом сегодняшние дела. Убедив товарища, что взять сорванный буек сейчас сподручнее, Вадим дал задний ход и с удивлением рассматривал не совсем обычный буек: большой, с торчащими штырями. Но Рыжий лишь усмехнулся, дескать, в темноте все кажется необычным. Он сделал затяжку, высунул левую руку из-под плаща, повернулся к буйку… и оцепенел. Корма шлюпки почти касалась мины! Да, да, паренек сразу узнал ее. Точно такую он видел в морском клубе. Поперхнувшись дымом. Рыжий не мог сказать ни слова. Наконец, крикнул, отталкиваясь от скользкого корпуса:

— Назад! Не сюда!.. Вперед!

Вадим сделал гребок — от толчка Рыжий чуть не свалился в воду, но ловко удержался коленями. Однако плащ слетел за корму.
Вадим с удивлением смотрел на товарища. Глаза у Рыжего выкатывались, волосы торчали веником, губы дрожали.

— Где же буек? — спросил Вадим.

— Шутишь?! — возмутился Рыжий. — Прямо к черту на рога хотел посадить! Там одной взрывчатки три пуда!

— Где?

— Дурака валяешь? В мине!

Тут только Вадим понял, какой буек они нашли, и руки парня одеревенели. Ну, греби, — сказал Рыжий. — Пошли на берег.

— А мина?

— Пусть плавает. Нам-то что? — уговаривал Рыжий.

А если не уплывет? Помнишь, Алексей Иванович рассказывал, что мину возле пляжа нашли. Сначала тоже за буек приняли. А она взорвалась. Рыжий молчал, что-то прикидывая, потом проговорил:

— Ну куда ее денешь? В шлюпку не возьмешь, на берег нельзя…

— Но нельзя и в море оставлять! — перебил Вадим. — Корабли наскочить могут! Так что делать будем?

— Не знаю, — задыхался Рыжий. — Пусть минеры возятся.

— Ми-не-ры? — повысил голос Вадим и, посмотрев на съежившегося Рыжего, усмехнулся. — Вызывай!

— Как? Фонаря нет. Кричи, не кричи — никто не услышит, — рассуждал Рыжий. — Оставаться возле мины, что ли?

— Отбуксировать ее надо!

— Куда? Разве к бочке напротив спасательной станции? Во-он зеленые огни в начале набережной.

— Можно, — сказал Вадим. Рыжий доказывал, что быстро найдет обрывок минрепа, заодно и плащ. Но Вадим не согласился и стал раздеваться. Мокрая рубашка прилипла к телу, и парень разорвал ее. От широких плеч пахнуло теплом. Вадим зажал в зубах веревку и скользнул за борт. Темная вода казалась неприятной и опасной. Вадим плыл осторожно. Мина плавно покачивалась на низкой пологой волне. В двух метрах от нее плавал оброненный плащ. Вадим не тронул его, решив захватить после. Парень смотрел на мину. Сейчас она напоминала голову чудовища с зелеными волосами — водорослями, глазищами навыкате и рогами — взрывателями. Вадиму стало жутко. Он крикнул:

— Рыжий, буду нырять — не дергай! Вадим нырял несколько раз. Минреп уходил в глубину, как длинный хвост морского чудовища, и проржавевшие нити троса царапали руки и тело парня. Вот тут-то и пригодился плащ. Вадим обернул его вокруг руки и ухватился за минреп. Потом привязал веревку и вернулся на шлюпку.

К бочке шли молча и медленно, буксируя страшный груз в тридцати метрах от шлюпки. Рыжий пришвартовался с подветренной стороны бочки возле приваренного кольца и осторожно, словно боясь разбудить кого-то, привязал веревку. Мина закачалась в стороне. Шлюпка отчалила, и парни поплыли на спасательную станцию, не говоря ни слова.

В это время на спасательной станции матросы помогали Алексею Ивановичу и Сергею вынести шлюпки из воды и поставить под навес. Вдруг дежурный крикнул: «Все наверх!» Обычно такая команда означала, что подходит шлюпка, и по неписанному правилу все матросы должны были выйти на берег.

После швартовки Вадим поведал о причине опоздания. Против ожидания Рыжего, боцман не ругался за разбитую шлюпку и потерянный плащ, а лишь сказал, чтобы ребята отдыхали. Но они
остались в дежурке и видели, как начальник станции озабоченно набирал ноль два. Алексей Иванович качал головой:

— Мина есть мина!

— А если взорвется? — спросил Сергей.

Алексей Иванович положил руку на плечо парня так, что тот присел:

— Не суетись.

Отдуваясь, вбежал участковый милиционер. Он остановился на пороге, поправил фуражку и приветствовал всех. Через открытую дверь виднелись море, луна и золотая дорожка к неведомым странам. В наступившей тишине мерно шумели волны. Вдруг луч прожектора ударил по воде и скользнул к берегу. Ребята вздрогнули.

— Спокойно, — сказал участковый. — То пограничники сторожевой корабль выслали. Скоро сюда приплывет. — Участковый достал протокол, подозрительно посмотрел на туристов и спросил: «Где свидете…»

Сильный взрыв заглушил голос участкового. В море мелькнуло желтое пламя и черный водяной столб закрыл луну. Плотный воздух ворвался в дежурку. Участкового отбросило от двери, фуражка слетела с его головы. Где-то в стороне прожужжали осколки. В дежурке стало темно и тихо. Лишь по-прежнему в простенке тикали часы, равнодушно и неутомимо.

Первым опомнился начальник. Он достал из стола электрический фонарь и, включив его, сказал:

— Все на месте, а? Дежурный, замени лампочку.

Участковый, кряхтя, искал фуражку. Алексей Иванович закуривал. Матросы галдели. Вадим ощупал пустое место возле себя и удивился: Братва, нет Сергея!

Наконец, дежурный ввернул новую лампочку и все увидели торчащие из-под скамейки ноги Сергея. Он лежал ничком и что-то шептал.

Начальник посмотрел на Сергея и сказал:

— Нервный, что ли? Пусть лекарство примет.

Боцман глубоко затянулся и, выпустив дым, проговорил:

— Пилюли не помогут. Нужен шторм, чтобы просолиться.

Дежурный громко доказывал, что мина поцеловалась с бочкой. Сергей медленно, будто спросонья, поднялся.

— Ох и есть охота! — вздохнул Рыжий, чтобы отвлечь внимание всех от Сергея и дать ему возможность оправиться от испуга.
Алексей Иванович развязал рюкзак, вынул хлеб, помидоры, жареную рыбу. Разложил на газете. Потом предложил:

— Ну, налетай!

— А соль?! — воскликнул Вадим.

Боцман улыбнулся и достал заветный мешочек. Старый моряк зачерпнул горсть соли и осторожно насыпал ее на газету, чтобы каждому досталось.

Виктор АГАПОВ

Журнал «Турист» № 12(276) декабрь 1988

Оптимизация статьи — промышленный портал Мурманской области