В жизни Николая Васильевича Гоголя, пожалуй, гораздо большую роль, чем для других русских писателей, играла дорога. Она давала пищу уму и глазу, насыщала новыми впечатлениями, исцеляла. «Я только тогда и чувствовал себя хорошо, когда бывал в дороге, — признавался Гоголь давнему другу поэту В. А. Жуковскому. — Дорога меня спасала всегда, когда я долго засиживался на месте…»
Страсть к путешествиям сформировалась рано. Рожденный на щедрой украинской земле в местечке Великие Сорочинцы 20.111(1.IV) 1809 г., будущий писатель провел детство в усадьбе родителей Васильевке (ныне Гоголево), учился в Полтаве, а затем в Нежинской гимназии высших наук. С удовольствием накапливал юный ум впечатления от поездок по Малороссии. «Прежде, давно, в лета моей юности… — писал он, — мне было весело подъезжать в первый раз к незнакомому месту: все равно, была ли то деревушка, бедный уездный городишко, село ли, слободка, — любопытного много открывал в нем детский любопытный взгляд».
Гоголь мечтал о поездке в столицу, с которой были связаны планы на будущее. Наконец, в декабре 1828 г. вместе с товарищем — А. С. Данилевским — он отправился в долгий, утомительный путь. Добирались около двух недель: лошадей на почтовых станциях смотрители прежде всего давали людям высокого чина и звания.
Чтобы не испортить впечатления первой торжественной минуты въезда в Петербург, Гоголь решил не ехать через Москву. И все же город на Неве разочаровал молодого человека. «Петербург мне показался вовсе не таким, как я думал, я его воображал гораздо красивее, великолепнее», — писал он матери, рисуя облик казенного, холодного, неблагожелательного к приезжему города.
«Тишина в нем необыкновенная, никакой дух не блестит в народе, все служащие да должностные, все толкуют о своих департаментах да коллегиях, все подавлено, все погрязло в бездельных, ничтожных трудах, в которых бесплодно издерживается жизнь их».
Юношу угнетали дороговизна столичной жизни, тщетные попытки определиться на службу, неудача с поэмой «Ганц Кюхельгартен», которую Гоголь не только издал за свой счет, но, ознакомясь с отрицательной критикой, скупил и сжег.
С этим тяжелым моментом связан его первый отъезд за границу на деньги, присланные из дома для внесения в Опекунский совет процентов за заложенное имение. «Путь мой теперь лежит в Любек. Это большой приморский город Германии, известный торговыми своими сношениями всему миру, — расстоянием от Петербурга на четыре дня езды. Я еду на пароходе…», — сообщал Гоголь матери, прося прощения за неожиданную поездку, туманно объясняя ее необходимость романтическим чувством, якобы страстью к какой-то неизвестной особе.
«Терпел я порядочную бурю на корабле, во время которой, к собственному удивлению моему, и мысль о страхе не закрадывалась в мою душу; чувствовал только дурноту, — неминуемое следствие качки», — делился он с матерью подробностями путешествия.
Берега Швеции, восхитительный вид острова Борнгольма, овеянного к тому же и литературными ассоциациями (широко популярна была в ту пору повесть Н. М. Карамзина «Остров Борнгольм»), прибытие только через шесть дней в Любек, зарисовку улицы которого из своего окна Гоголь послал домой, непривычная чистота города — все это описано кратко, но живо. По рекомендации врачей, Гоголь собирался «пользоваться водами в Травемунде, небольшом городке в восемнадцати верстах от Любека», но внезапно вернулся в Петербург. Эта поездка, стремительно предпринятая и поспешно завершенная, — одна из непроясненных страниц его биографии.
Несколько лет прожил Гоголь в северной столице, лишь мечтая «оторваться от душных стен ее». Эти годы вобрали в себя неудачную попытку стать актером, службу чиновником, вечное безденежье, а с другой стороны — знакомство с В. А. Жуковским и П. А. Плетневым, общение с А. С. Пушкиным, создание поэтичных, искрящихся народным юмором «Вечеров на хуторе близ Диканьки», литературное признание.
Летом 1832 г. молодой писатель отправился на Украину в «родное гнездо» — Васильевку, а по дороге заехал в Москву. Радушно приняли его там историк М. П. Погодин, актер М. С. Щепкин: завязалось знакомство с С. Т. Аксаковым. Гоголь побывал у знаменитого автора «Юрия Милославского» Н. М. Загоскина, посетил одного из старейших литераторов — баснописца И. И. Дмитриева. Московские встречи, впечатления, которые множились с годами, сама атмосфера уютной, патриархальной старой столицы позволили Гоголю позже называть ее первым и любимейшим городом России.
В наши дни добраться из Москвы до Полтавщины поездом можно за одни сутки. Проложенный по гоголевским местам маршрут познакомит туристов с Полтавой, Диканькой, Миргородом, Великими Сорочинцами и, конечно, с Гоголевым — бывшей Васильевкой, где с 1984 г. открыт мемориальный комплекс заповедника-музея писателя, восстановлен сожженный фашистами дом, возрождены пруды, былой ландшафт, приведены в порядок могилы его родителей, развернута музейная экспозиция.
Сам же Гоголь затрачивал на дорогу порой не одну неделю. « В дороге занимало меня одно только небо, которое по мере приближения к югу становилось все синее и синее. Мне надоело серое, почти зеленое северное небо, так же как и однообразно печальные сосны и ели, которые гнались за мною по пятам от Петербурга до Москвы», — писал он И. И. Дмитриеву.
Гоголя радовала яркость малороссийских красок, «полное, роскошное лето», обилие фруктов и «всего растительного». Но он отмечал, что в этом благодатном краю «народ беден, имения разорены и недоимки неоплатные».
Контрасты жизни продолжали волновать воображение писателя и по возвращении в Петербург, когда он создавал под свежим впечатлением свиданья с Украиной «Миргород», а позже изображал Невский проспект — блестящий, великолепный и в то же время лживый, пустой, символ двуличия жизни не только столицы, но и всей российской империи.
Свой путь искал Гоголь не только в литературе, но и в сочинениях по истории, в преподавательской деятельности. Однако его лекции в петербургском университете не имели успеха, и он отправился лечиться в Крым, а затем поехал в Киев к своему земляку историку и этнографу М. А. Максимовичу. Сохранились воспоминания последнего о прогулках писателя по старинному городу, о том, как нравилось ему подолгу сидеть возле церкви Андрея Первозванного, любуясь видом на Подол и днепровские луга.
Вернувшись в столицу. Гоголь занялся драматургией. Широко известна история создания и постановки комедии «Ревизор». Поэтому напомним лишь, что, неудовлетворенный спектаклем, автор писал: «Я был сердит и на зрителей, меня не понявших, и на себя самого, бывшего виной тому, что меня не поняли. Мне захотелось убежать от всего. Душа требовала уединенья и обдумывания строжайшего своего дела».
В июне 1836 г. Гоголь вместе с А. С. Данилевским отправился на пароходе за границу. Их провожал П. А. Вяземский. Сообщая о трудностях плавания, вместо четырех дней длившегося полторы недели по причине дурного и бурного времени и беспрестанно портящейся машины, Гоголь писал Жуковскому, что, хотя в чужой земле он намерен пробыть долго, «…мысли мои, мое имя, мои труды будут принадлежать России».
В письмах сестрам с юмором и живостью писатель делал карандашные наброски, давал словесные портреты городов, в которых побывал. Вот Любек — там «улицы узенькие, есть даже такие, где можно из окошка протянуть руку и пожать руку того, который живет против вас». А вот Гамбург — «прекрасный город, и жить в нем очень весело», «гибель гуляющих» по набережной, музыка, «лавок и магазинов страшное множество, и в них так много прекрасных вещей, и все очень дешево». Забавным показался ему знаменитый матросский бал, а от другого зрелища он вынес такое впечатление: «Я был в театре, который дается в саду на открытом воздухе. Вы бы, верно, смеялись, если бы посидели там. Немцев чрезвычайное множество приходит смотреть, а немки приходят сюда со всем хозяйством, ставят перед собою рабочий столик тут же в креслах и ложах, и все, сколько ни есть, вяжут чулок во все продолжение представления».
Рассказывал автор о Бремене с древней церковью и удивительным погребом, хранящим нетленными тела мертвецов: их показали Гоголю. Описывал он обычай маленьких девочек забрасывать цветами проезжающие кареты ради получения мелких монет. По его словам, «чудо как хорош» был вид с горы на старинный Ахен, бывшую столицу империи Карла Великого, где тот похоронен и где так славятся лечебные воды.
Множество городов, больших и малых, проехал Гоголь, не всегда следя даже за их названиями. Зато в памяти осталась поездка по Рейну на пароходе, когда перед окнами каюты проходили селения, утесы, старые развалившиеся рыцарские замки, многие из которых были еще прекрасны, гармонируя с виноградниками, что покрывали голые, каменные горы.
Не останавливаясь в Майнце, писатель сел в дилижанс до Франкфурта — «Парижа Германии», как его называли, — шумного, полного иностранцев, но уютного, светлого, окруженного со всех сторон великолепным садом. Хороша, по мнению Гоголя, была здесь и опера, но он устремился далее, в Баден-Баден, а оттуда в Берн, Базель, Лозанну, Женеву.
«Теперь передо мною чужбина, вокруг меня чужбина, но в сердце моем Русь…» — писал Гоголь М. П. Погодину, замечая: «Два предмета только поразили и остановили меня: Альпы да старые готические церкви». Поселившись близ Женевы, он много читал, изучал окрестности. «Сегодня поутру посетил я старика Вольтера. Был в Фернее. Старик хорошо жил. К нему идет длинная, прекрасная аллея, в три ряда каштаны, дом в два этажа из серенького камня, еще довольно крепок». Обстановка внутри сохранила порядок прежней жизни настолько, что Гоголю представлялось: «вот-вот отворятся двери, и войдет старик в знакомом парике, с отстегнутым бантом…»
Прогулки в горы бодрили, вызывали желание работать над начатыми в Петербурге «Мертвыми душами». Осенние женевские ветры и холода вынудили Гоголя переехать в Веве, где он побывал в Шильонском замке, памятном по переведенной Жуковским поэме Байрона, нацарапал даже свое имя русскими буквами в Шильонском подземелье, но не посмел подписать его под двумя славными именами творца и переводчика. Когда и в Веве похолодало, писатель отправился в Париж — в Италии, куда он стремился, бушевала холера.
Впервые недели жизни в столице Франции он с Данилевским осмотрел все парижские достопримечательности, картинные галереи Лувра, съездил в Версаль, часто бывал в опере, совершал прогулки по Елисейским полям. Но мысленно Гоголь был на родине, обдумывал свою поэму. В Париже настигла его горькая весть о гибели Пушкина, чрезвычайно тяжело им пережитая.
Кажется, только дорога была способна успокоить, отвлечь. И Гоголь через Геную и Флоренцию едет в Рим. «Сверкающее небо Италии» восхищает его. Древние стены, храмы, колонны, поэтичные развалины Вечного города, самого старинного в Европе, воспеты им с редким воодушевлением на страницах многих писем. «Вся Италия — лакомый кусок, и я пью до боли в горле ее целительный воздух». Розы усыпали Рим, весна изумительна. Хороши отделанные внутри мрамором разных цветов церкви, удивительны живопись и архитектура. «Влюбляешься в Рим очень медленно, понемного — и уж на всю жизнь. Словом, вся Европа для того, чтобы смотреть, а Италия для того, чтобы жить».
И одновременно писатель утверждает: «Ни одной строки не мог посвятить я чужому. Непреодолимою цепью прикован я к своему, и наш бедный, неяркий мир наш, наши курные избы, обнаженные пространства предпочел я лучшим небесам, приветливее глядевшим на меня. И я ли после этого могу не любить своей отчизны?»
В Риме Гоголь много рисует: «краски ложатся сами собою, так что потом дивишься, как удалось подметить и составить такой-то колорит и оттенок… Колорит потеплел необыкновенно, всякая развалина, колонна, куст, ободранный мальчишка, кажется, воют к вам и просят красок… Теперь жаль на минуту оставлять Рима — так он хорош и такая бездна предметов для рисования», — отмечал он. Жуковский, а затем Погодин порадовали его приездом в Вечный город. Им, а также М. П. Балабиной, его бывшей ученице, адресованы многие описания Рима, Италии, суждения об искусстве, замечания о странствиях по другим городам Европы в письмах Гоголя.
Осенью 1839 г. писатель приезжает — в Москву, а оттуда в Петербург, чтобы взять из института сестер. Он едет с С. Т. Аксаковым, оставившим воспоминания об этом путешествии и обратной дороге в своих мемуарах «История моего знакомства с Гоголем». Передал он мнения слушателей о чтении автором «Мертвых душ», и сведения о праздновании именин его в доме Погодина.
Завершив дела, Гоголь снова пускается в путь, на этот раз с литератором В. А. Пановым. В Вене писатель серьезно заболевает, но, утверждая, что дорога — его единственное лекарство, едет далее через Триест, Венецию, Болонью, Флоренцию в Рим.
Чудодейственный климат Италии помог обрести силы для завершения первого тома «Мертвых душ». В эту пору Гоголь сближается с колонией русских художников в Риме — Александром Ивановым, Моллером, Бруни, Иорданом. О римском периоде жизни писателя интересны воспоминания П. В. Анненкова, одно время жившего с ним. «Мы, разумеется, весьма прилежно осматривали памятники, музеи, дворцы, картинные галереи, где Гоголь почти всегда погружался в немое созерцание, редко прерываемое отрывистыми замечаниями. Только уже по прошествии некоторого времени развязывался у него язык и можно было услыхать его суждение о виденных предметах», — писал мемуарист.
С трудом раздобыв у друзей денег, Гоголь выехал в Германию, где хотел повидаться с Жуковским, посетил в Ганнау поэта Языкова и через Дрезден отправился в Россию. Осложнения с цензурой по поводу издания «Мертвых душ» подрывали силы. Аксаковы, давно не видевшие писателя, заметили в нем какую-то надломленность. Мрачные настроения год от года усиливались. Мысль, что он может творить лишь вне России, вызвала сразу после выхода в свет «Мертвых душ» в 1842 г. новый отъезд за границу в Гастейн (Германия) к Языкову и с ним вместе в Рим. Сюда приезжает А. О. Смирнова (Россет), в своих воспоминаниях отразившая, как прекрасно знал и показал ей писатель Вечный город.
Бродя по Риму, странствуя по другим европейским городам, Гоголь много размышлял о продолжении своего сочинения. «Я живу весь в себе, в своих воспоминаниях, в своем народе и земле, которые носятся неразлучно со мною», — писал он А. С. Данилевскому из Эмса. Однако второй том поэмы создавался крайне медленно, напряженно. Оторванный от России и непосредственных наблюдений над русской жизнью, гонимый тоской и развивающейся болезнью, писатель несколько лет провел в заграничных скитаниях. В маршрутах его путешествий мелькают вслед за Римом Франкфурт и Ницца, Париж и Гамбург (там была сожжена первая редакция второго тома «Мертвых душ»), возникают Флоренция, Карлсбад. В Остенде он лечится на водах в 1846 г., здесь в следующий приезд год спустя получает гневное письмо В. Г. Белинского с резко отрицательной оценкой «выбранных мест из переписки с друзьями». Отповедь критика ошеломила Гоголя. «Душа моя изнемогла, все во мне потрясено», — отмечал он.
Ощущая потребность «взглянуть на многое своими собственными глазами», лучше узнать Россию, Гоголь сначала едет в Иерусалим. Путешествие от Неаполя до Мальты зимой 1848 г. проходит тяжело. Измученный морской болезнью, с трудом добирается он до Бейрута. «Что могут доставить тебе мои сонные впечатления? — обращался писатель к Жуковскому. — Видел я, как во сне, эту землю… Как сквозь сон, видится мне самый Иерусалим с Элеонской горы, — одно место, где он кажется обширным и великолепным». Будничный, суетливый, бедный городок — таким предстал Иерусалим на самом деле, что не вязалось с мечтами Гоголя о его священной миссии. И писатель сетовал на черствость собственного сердца, оставшегося равнодушным даже во время заказанной им литургии у гроба господня.
Обратный путь лежал через Одессу, которую вторично посетил Гоголь в 1850—1851 гг., проведя там пять месяцев. Остановившись по дороге в Васильевке, он направился в Москву, где от Погодина переселился к А. П. Толстому на Никитский (ныне Суворовский) бульвар. Это последняя квартира Гоголя, откуда он ежегодно летом выезжал в Васильевку, Бывал и в Петербурге, в подмосковных — Остафьеве у Вяземского, Абрамцеве у Аксакова, Троицком у Шевырева, Спасском у Смирновой, а также в ее имении Бегичево под Калугой, в самом этом городе и его окрестностях. Посетил и Оптину Пустынь — монастырь близ Козельска, что входило в замысел «увидеть живописнейшие места государства». Но мечте «проездиться по России» не суждено было осуществиться.
Слабость здоровья, на которую всю жизнь жаловался писатель, постоянное напряжение духовных и физических сил, мистические настроения привели к трагическому финалу — сожжению второго тома «Мертвых душ», последовавшей вскоре за этим 21.11 (4.III) 1852 г., смерти Гоголя, впавшего в глубокую апатию, отказавшегося от помощи врачей, от еды. Но продолжают жить творения писателя, звучит его призыв: «Нужно любить Россию».
И. Семибратова, кандидат филологических наук
Журнал «Турист» № 3 март 1989 г.
Оптимизация статьи — промышленный портал Мурманской области
