Владимир Снегирев
Весной прошлого года в «Комсомольской правде» был напечатан мой материал о путешествиях наших современников в труднодоступные места Земли. В конце я спрашивал читателей: любят ли они странствовать, что дают им походы, о каких путешествиях они мечтают?
Вскоре в редакцию стали приходить письма. Из них узнал, что одни мечтают проехать на велосипеде из Москвы во Владивосток, другие — на лыжах дойти до полюса, третьи — на моторной лодке пересечь Атлантику… Киевляне приглашали отправиться с ними на плоту по таежной и неисследованной речке в Якутии, ребята-спелеологи из МГУ звали с собой в одну из грандиозных пещер на Кавказе, а один парень по фамилии Нечепуренко убедительно агитировал за пеший переход вокруг, света. Не знал он только одно: как пешком пересечь океаны?..
Но зачем, собственно, почти каждый из нас стремится путешествовать? Зачем отправляются в путь навстречу лишениям, а подчас и рискуя жизнью, современные странники? Что ищут они на походной тропе, с какими открытиями возвращаются домой? Отвечая на эти вопросы, одни мои корреспонденты пускались в пространные рассуждения, другие — просто отшучивались. Да, деликатное это дело — ответить, зачем мы путешествуем. Мне знакомы ребята, обошедшие с рюкзаками за плечами и тундру, и тайгу, и горы… Умные, разговорчивые ребята. А спроси их, зачем они путешествуют,— скажут: как поймем это, так дома осядем…
Нет, разобраться в этом не просто — по себе знаю, сам бывал в походах.
Два года назад мы задались целью пересечь на лыжах пролив Лонга. Более коварное место на всем белом свете сыскать трудно.
Шел третий день экспедиции, которую мы начали на северном побережье Чукотки. Для большого привала — он полагался через шесть часов пути — мы с трудом нашли целую льдину метров тридцати в диаметре. Вокруг нее на десятки миль льды были изуродованы торосами. Пейзаж не из приятных, надо сказать. Чувствуешь себя, как в ловушке. А тут и погода испортилась: ветер подул, посыпал колючий снег. Я с трудом доплелся до двух невысоких торосов «на окраине» нашей льдины. Снял лыжи. Вылез из-под рюкзака, оставив его па вершине тороса, чтобы потом, когда привал окончится, легче было взгромоздить его на спину.
Управиться с пятидесятикилограммовым рюкзаком даже тренированному человеку не просто, а для меня — не особенно тренированного — рюкзак был сущим проклятием. Если учесть все привалы, частые падения на голых, вывороченных сжатием и вспученных льдах, остановки для разведывания проходов, то выходит, что за день рюкзак надо было раз тридцать затащить к себе на спину…
В маленькой, полузасыпанной снегом ложбинке между ледяных глыб я расстелил пенопластовый коврик, натянул на себя пуховую куртку, рядом воткнул в снег карабин с десятью боевыми патронами в обойме и, экономя каждую минуту из тех, что отпущены на привал, улегся. Чувствовал я себя неважно. Болело горло, донимал сухой кашель.
«Пройдет,— убеждал я себя.— Завтра утром встану, и все пройдет, следа не останется от хвори. Вот сейчас таблетку проглочу, горло марганцовкой прополощу, и легче станет». Не поворачивая головы, только глазами, следил я за тем, как Толик Мельников раскладывал на капроновой тряпице дневной паек — сало, сухари, шоколадное масло, галеты, как он разжигал примус, чтобы вскипятить чай, как Володька Леденев возился со своими шурупами, кусачками и отвертками, собираясь отремонтировать чью-то лыжу, как Юра Хмелевский и Дима Шпаро налегке отправились в торосы — искать сносный путь. «Пройдет,— убеждал я себя.— Ведь было же так в прошлом году на Северной Земле — и горло болело и голова, но когда в первые дни начался ураган и пришлось, все забыв, бороться, то и болезнь, сразу сгинула».
Но шел снег, и холод заползал под одежду, и кругом были эти чудовищно развороченные, непролазные льды, а впереди лежал никем не проторенный путь длиною в сто миль. И я ничего не мог поделать с собой: думал, как в Москве сейчас хорошо — травка зеленеет, солнышко греет, листья на деревьях распустились, девушки по Арбату в мини-юбках гуляют — зря ты, парень, ввязался в это дело.
Подошел и наклонился над моим логовом Володя Диденко по прозвищу Дед. Он положил в мою ладонь какие-то пилюли, потребовал, чтобы я открыл рот, и посмотрел горло. Затем он присел рядом на снег и стал меня утешать: «Не грусти, Снегирек. Вечером, когда залезешь в спальный мешок, дадим тебе полкружки спирта да укроем потеплее — сразу оклемаешься. Ты молодец: корреспондент, а с нами идешь,— польстил Дед и, заметив мою улыбку, продолжал в том же духе.— Ты думаешь, только тебе тяжело. Нет, я вот самый сильный в группе, а и то к концу дня в глазах темно от усталости. Правда,— подтвердил Дед.— Везде бывал — в Арктике, на Кольском, в Саянах, на Полярном Урале, на Алтае и на Камчатке, но такого гиблого места встречать не доводилось. Не грусти. Мы следующей весной с тобой еще на полюс пойдем…»
Тут я, признаюсь, подумал: «Ну, нет, дудки, с меня хватит и пролива Лонга».
Подошел Толя Мельников. Он раздал пайки и тоже потыкал ложкой мне в рот — посмотреть горло. И тоже сказал какие-то ободряющие слова. Вернулись Дима с Юрой. Они уселись рядом и молча принялись жевать свое сало. Расспрашивать их никто не решился: и так было ясно, что прохода они не нашли. Юрка незаметно подсунул мне свою конфету.
Федя Склокин рассказал анекдот и заставил надеть свою пуховку, сославшись на то, что ему и так тепло. Леденев, ловко орудуя в стороне плоскогубцами и отверткой, улыбался мне издали: крепись, мол, старик…
Я через силу проглотил свою порцию, запил ее чаем. Парни начали обсуждать тактику оставшихся до вечера переходов, и я задремал. Когда настала пора подниматься и идти дальше, по-прежнему сыпал снег, гудел студеный ветер. Но мне уже было не так зябко. И тяжеленный рюкзак вполне удобно лег на спину.
Хороший был тогда поход в проливе Лонга! Мы с яростным упорством с утра до ночи скрежетали своими окантованными сталью лыжами по ледяному безобразию. Падали, вставали, помогая друг другу надеть рюкзаки, варили по очереди кашу и чай, считали по приказу Деда свой пульс, определяли секстантом координаты, связывались по радио с береговой базой, мертвым сном спали по ночам в своей капроновой, оранжевого цвета палатке, вели дневники и шли, шли на север. Если в торосах было безнадежно трудно, то на ровном льду было просто страшно: начались подвижки, сильный дрейф, и ледяные поля ломались прямо под ногами… Если не было пурги, то была «белая мгла» — идешь все равно что впотьмах.
Деда, который исполнял у нас обязанности врача, в последние дни сильно беспокоил мой пульс. После нагрузки он так и не восстанавливался до нормы, и снова поднялась температура. Нет, я еще не отставал от ребят, не был им пока что обузой. Но силы таяли с каждым переходом. Хворь, проклятая, никак не отпускала меня, хотя Дед и перепробовал уже, кажется, все способы лечения.
Мы тогда находились километрах в семидесяти от чукотского берега, посреди искрошенных ледяных полей.
Ночью я лежал без сна в своем спальном мешке, задыхался от кашля и думал о том, за каким же чертом меня и моих друзей понесло в этот дурацкий пролив. И, честное слово, в тот момент ни одно из объяснений не казалось мне убедительным. Все было плохо, все…
«Что мы хотим доказать? — думал я.— То, что непроходимый полярный пролив можно пройти? Но ведь все равно тут не откроют туристский маршрут.
Что человек сильнее стихии? Но это доказано и без нас. Ах, да,— подумал я с иронией,— мы же участвуем в уникальном научном эксперименте под названием «Исследование состояния и поведения человека в условиях автономного перехода по дрейфующим льдам». Медиков бы сюда, которые это придумали». Я вспомнил, как, вернувшись в прошлом году полузамученным из 500-километрового перехода по Северной Земле, дал зарок никогда более не пускаться в подобные мероприятия, но быстро оттаял, и уже через месяц мне снова хотелось в Арктику — не на ледоколе, не на самолете: на лыжах.
На следующее утро я уж не мог вылезти из спального мешка. Тогда парни решили вызывать самолет. Они долго не решались на это, и я знал, почему: им хотелось, чтобы на остров Врангеля я ступил вместе с ними и тоже испытал радость победы.
В это время наша палатка стояла у подножия огромного, старого, с покатыми боками тороса. Льдина была паковой, иначе говоря, очень толстой, со снежными буграми бетонной крепости. Метрах в пятидесяти начинались свежие валы торосов. Самый ближний вал неумолимо приближался к нам, в гармошку сминая трехметровой толщины льдину. Парни тщательно осмотрели все окрестности, но для посадочной площадки смогли найти относительно ровный участок длиной лишь в девяносто метров, что, конечно же, было до смешного мало.
Но что делать? Посовещавшись, решили рубить полосу в торосах, и Дима с Дедом, взяв ледорубы, сразу отправились осуществлять задуманное. Промучились они до вечера, однако плоды этого каторжного труда были ничтожны: наш «аэродром» удлинился едва ли метров на десять.
К вечеру я почувствовал себя совсем худо. Даже в теплом мешке, в двух свитерах и пуховке меня знобило. В половине восьмого Толя тщательно осмотрел рацию. Через полчаса Диденко взялся за ручку «солдат-мотора» (ручной электрогенератор), и Толя вышел в эфир. Он передал на берег: «Просим срочно организовать санитарный рейс для эвакуации заболевшего участника экспедиции. Наши координаты: широта 69 градусов 26 минут, долгота 180 градусов». Он пробубнил этот текст несколько раз, и тут радиостанция отказала. Так мы и не поняли, принята наша РД береговыми радистами или нет. Я на всю жизнь запомню ту ночь посреди пролива Лонга. Наступила темень. Парни набросали на меня ворох одежды. Они зажгли фонари и всю ночь — до света — держали их так, как было удобнее Толе. А Толя всю ночь ремонтировал рацию. Только к утру он найдет тот самый транзистор, который вышел из строя, и заменит его. И Диденко привычно крутанет ручку «солдат-мотора», и сразу отзовется морзянкой база: «К вам вылетел вертолет».
В восемь утра мы услышали вдалеке гул. Вместе со всеми я вылез из палатки. Видимость была никудышной: поземка, дымка. Вертолет блуждал далеко на севере. Ребята пальнули ракеты, зажгли дымовую шашку. Напрасно. Вертолет повернул на восток и, сделав полукруг километрах в восьми от нас, скрылся в тумане.
Парни с почерневшими от бессонной ночи и усталости лицами отправились доделывать полосу. Соседняя гряда торосов за ночь еще ближе подошла к палатке. При сильном ветре торосы прямо на глазах с шипением и хрустом ползли к лагерю.
После полудня Толе удалось снова связаться с базой. Нас попросили подтвердить свои координаты и сообщили, что в ледовый лагерь вылетает самолет «АН-2». «Аннушка» удивительно точно вышла на нашу палатку. Ребятам даже не пришлось зажигать дымовую шашку.
Столько уже прошло времени, а я все еще ненавижу пролив Лонга. А у Димы, Юры, у Толика — у всех, кто дошел до острова Врангеля,— у них другое чувство к проливу. Такое, какое бывает у великодушных победителей к поверженному, но достойному противнику.
…Конечно, я выбрал не самый яркий эпизод из нашего полярного путешествия. Во всяком случае, меня-то он показывает отнюдь не в героическом свете. Но что было, то было. Я шел по льдам Арктики, удивляясь собственной наглости и временами гордясь собой,— это было. Потом Арктика сыграла со мной злую шутку — и это было. Но рядом оказались настоящие парни, и это самое главное из того, что было.
Какими только дорогами ты не идешь, путешественник XX века! То мчишься на собачьих упряжках и плывешь на плотах, едешь на самокате и летишь на воздушном шаре… Есть «одиссеи», которые вызывают улыбку, например, плавание некоего смельчака в пивной бочке через Ла-Манш. Есть странствия, финал которых трагичен. Но зато какой интерес вызывают (особенно у молодежи) полуторагодовой переход четверки англичан под руководством Уолли Херберта через Северный полюс с Аляски на Шпицберген, плавание Джона Ферфакса на весельной лодке через Атлантику и Тихий океан, «кругосветки» Фрэнсиса Чичестера и Чея Блайза…
Некоторые путешествия предпринимаются не только ради спортивного интереса. Упоминавшийся выше трансарктический санный переход Уолли Херберта был не просто шумной сенсацией, но предприятием, имевшим очевидную научную ценность.
Синоптические наблюдения, изучение солнечной радиации, динамики движения ледового покрова, дрейфа и структуры льдов, комплекс геофизических работ, медико-биологические исследования по программе выживаемости человека в экстремальных условиях— вот вклад в науку участников этой героической экспедиции.
Полярная экспедиция, в которой мне доводилось участвовать, тоже не зря носит название научно-спортивной. На Северной Земле и в проливе Лонга она выполняла задания Института медико-биологических проблем (его интересовали вопросы групповой психологии, а также влияние низких температур, больших физических нагрузок, ограниченного питания на функции организма); ВНИИ консервной и овощесушильной промышленности был заинтересован в испытании экспериментальных рационов, составленных на основе сублимированных продуктов; интересовались нашими походами и Институт Арктики и учреждения, занимающиеся разработкой новых синтетических материалов. Особенно высокую оценку специалистов получил составленный нами отчет о состоянии и поведении человека в условиях автономного лыжного перехода по дрейфующим льдам, в который были включены рекомендации относительно преодоления естественных препятствий, оптимального питания, устройства лагеря и т. д.
Два года назад по Земле Франца-Иосифа проложили свой маршрут куйбышевские туристы — они выполнили задания Всероссийского общества охраны природы и Института геологии Арктики. Обширную научную программу освоили усть-каменогорцы — участники уникальной спортивной экспедиции, пешком одолевшей две величайших пустыни нашей страны — Кызылкумы и Каракумы. А полярные походы ленинградцев! Таймыр, Северная Земля, Новосибирские острова, Земля Франца-Иосифа — как видите, лыжня ленинградских спортсменов тоже имеет явный уклон к Северу.
Но не высокие широты и не сверхдлинные маршруты (до 1000 километров) являются, на мой взгляд, главной особенностью этих, походов. Ленинградцы прекрасные знатоки полярного снаряжения, которое они без устали усовершенствуют; самые лучшие импортные палатки, которые продаются в наших магазинах,— вчерашний день по сравнению с их удивительно легким шатром, выдерживающим любые ураганы. Ленинградские ребята великолепно экипированы, у них маленькие, но чрезвычайно мощные радиостанции. И все это сделано своими руками! Нашей индустрии, которая выпускает снаряжение для людей, работающих в полевых условиях, не худо бы позаимствовать кое-что из опыта ленинградцев.
Не случайно самые дерзкие планы все чаще встречают поддержку нашей общественности.
Пеший переход через Кызылкумы организовала совместно с Восточно-Казахстанским обкомом комсомола редакция республиканской молодежной газеты «Ленинская смена». А минувшей осенью тот же обком и Усть-Каменогорская студия телевидения провели другое уникальное путешествие: 500 километров через Аральское море на резиновых лодках, с ограниченными запасами воды и пищи. Между прочим, и в первом и во втором случаях руководителем смелых экспедиций был Владимир Диденко, уже знакомый вам Дед.
После того, как все семь его лодок, изрядно потрепанных штормами за девять дней пути, благополучно пришвартовались у песчаной косы в южной части Аральского моря, я попросил у Деда разрешения полистать его дневник. И кое-что выписал оттуда.
«7 ОКТЯБРЯ. Темнота опускается на море незаметно, и она такая густая, что, кажется, имеет вес. Прямо физически ощущаешь тяжесть ночи. Обзора нет, плывешь на маленькой посудине, как с завязанными глазами. Ориентироваться можно только по звездам…»
«8 ОКТЯБРЯ. Очень хочется есть. Весь мой дневной рацион — это 350 г конфет типа «дунькина радость». Почему конфеты? Дело в том, что на них в основном приходится рассчитывать терпящим кораблекрушения: конфеты входят в состав аварийных пайков на шлюпках и плотах. Мы добровольно избрали эту участь и по просьбе медиков проводим во время экспедиции уникальный в своем роде научный эксперимент, связанный с изучением возможностей человеческого организма. Ваня Егоров жалуется, что его уже тошнит от конфет, а у меня большое желание есть их не по 49 штук, как сейчас, а по 149. У Саши Антоненко лицо вытянулось, заострилось, как птичий клюв. Он первым стал собирать и есть плавающую зеленую травку — зостеру. Я тоже старательно ловлю ее, пробую жевать, но она прочнее железной проволоки. С трудом сбив травку в комочек, глотаю».
«9 ОКТЯБРЯ. Сегодня небо почти без туч. Хорошо светит луна. В середине ночи увидели огни: два судна прошли мимо, но нас не заметили. Ночь была холодной. До 3 часов греб я, а потом до рассвета — Иван. Во сне я несколько раз чувствовал, как он укрывает меня брезентом. Брезент хоть и мокрый, но под ним действительно теплее. Особенно сильно мерзнут ноги в резиновых сапогах. Если бы кто-нибудь из нормальных людей увидел, в каких условиях мы спим, он пришел бы в ужас. Лодку все время заливает волной. Приходится складывать себя вдвое, все время думать о том, чтобы не мешать гребцу и не вывалиться за борт. Наши прорезиненные костюмы не пропускают воду, но они также не пропускают и воздух, поэтому все тело постоянно покрыто испариной».
«11 ОКТЯБРЯ. Море не твердая земля. Обыкновенную запись в дневнике и то подчас выполнить невозможно: так волны швыряют наши лодки. Не зря нас предупреждали, что октябрь — самый штормовой месяц на Арале. Но ребята молодцы, не унывают, хотя все уже сильно измождены. Кроме меня, никто из 14 участников нашей экспедиции раньше не был в открытом море».
«14 ОКТЯБРЯ. Уже виден берег. Так хочется ступить наконец на твердую землю, топнуть по ней ногой, пробежаться. Ох, несладко быть «потерпевшим кораблекрушение». Вот-вот закончится наше испытание. Пора подвести итог. За кормой осталось свыше 500 километров, позади изнуряющая однообразная работа, голод и жажда, штормы и сырость, холод и ветер. Сколько раз проклинал я тебя, Аральское море. Но к чему лукавить, это было неповторимое, прекрасное путешествие. Мы одолели тебя, Аральское море! Я вижу, как первые лодки уже подходят к берегу, как парни прыгают в воду и бредут по мелководью, качаясь, словно пьяные. Все…»
Вот уже несколько лет патронирует полярную экспедицию, о которой я подробно рассказывал, газета «Комсомольская правда». За это время участники экспедиции— молодые московские инженеры, аспиранты, ученые — проложили свою лыжню в труднодоступных районах Таймыра, Северной Земли, пересекли пролив Лонга, а недавно они вновь вернулись из Арктики после путешествия по западному побережью Таймыра, одной из задач которого были поиски пропавших судов и экспедиций. Находки, сделанные моими друзьями, и в особенности обнаруженный ими склад русской полярной экспедиции Эдуарда Толля, произвели подлинную сенсацию в научном мире.
Но, если быть откровенным, все, что пройдено,— это лишь подготовка к главному путешествию, о котором мы мечтаем давно,— к лыжному переходу от берегов нашей Родины на Северный полюс. По мнению ученых, научные результаты, которые можно будет получить в ходе такой экспедиции, имеют огромную ценность. Но это далеко не все. Лыжный переход к полюсу имеет большое патриотическое значение. Ведь еще никогда «вершина земли» не была достигнута по льду от наших берегов. Мы планируем этот переход — на лыжах, без собак и без каких-либо других вспомогательных средств передвижения.
По разработанному совместно со специалистами плану маршрут полюсной экспедиции должен начаться на архипелаге Новосибирских островов. Отсюда до «земной макушки» 1 500 километров. Но ведь если стартовать с Северной Земли, то это расстояние окажется на 500 километров меньше, а если с Земли Франца-Иосифа, то путь будет еще короче — так почему же предпочтение отдано самому длинному маршруту? Секрет прост: ледовый дрейф. Участники полярных экспедиций прошлого, стартовавшие с Земли Франца-Иосифа (и всякий раз терпевшие фиаско), не знали да и не могли знать того, что дрейф в этом секторе Ледовитого океана встречный, то есть льды все время сносят людей к югу, сводя на нет все их усилия. А в районе Новосибирских островов льды, наоборот, движутся преимущественно в северном направлении, и таким образом дрейф становится союзником. Ученые Арктического и Антарктического НИИ тщательно просчитали все варианты маршрута к полюсу. Самый длинный оказывается самым выгодным.
Мы много лет готовились к этому путешествию. Мы хорошо знаем, что ждет экспедицию во льдах — какие суровые препятствия, какие неожиданные опасности. Мои друзья снова полны решимости потягаться с Арктикой, они мечтают первыми в мире покорить на лыжах полюс, и я верю, что это им по плечу.
Недавно, когда Тур Хейердал приезжал в нашу страну, я попросил его сказать несколько слов, адресованных нашим любителям путешествий. И один из самых прославленных путешественников XX века сказал так:
— Я желаю вам новых дорог. Ходите в лес и на речку, путешествуйте во время своего отпуска и в выходные дни. Ничего страшного, если в этих простых походах, у вас не будет никакой серьезной цели, кроме желания отдохнуть и набраться сил. Но зато, если вы задались целью пересечь океан, или собираетесь одолеть пустыню, или хотите затеять другое рискованное предприятие, требующее больших затрат сил и средств, то вначале подумайте, ради чего вы рискуете. Если за этим стоит только жажда сомнительной славы — тогда вам лучше отказаться от своего намерения. Если же в основе вашей идеи лежит благородное стремление помочь науке, открыть новые возможности человека, если вы физически и морально готовы перенести суровые тяготы— тогда в добрый путь!
Журнал «Юность» № 2 февраль 1974 г.