Держим тесную связь с избирателями

Возвратившись с Сессии Верховного Совета, я в первую очередь поехала по колхозам.
Была в сельскохозяйственных артелях Чудовского и Тосненского районов. Знакомилась с их работой, проводила беседы о решениях Первой Сессии Верховного Совета РСФСР. Беседовала я и с рабочими заводов, была в лагерях юных пионеров. Читать далее «Держим тесную связь с избирателями»

Повышение квалификации строителей – насущная необходимость

Начну свою маленькую статью с того, что вообще в профессиональном образовании подразумевается под понятием «повышение квалификации».

При этом я не буду упоминать строителей, поскольку повышать квалификацию в соответствии с российским законодательством обязаны и представители других профессий, таких как преподаватели, государственные служащие различных категорий, пилоты воздушных судов и другие.

Так вот, повышение квалификации может быть произведено при наличии самой, собственно, квалификации. То есть руководитель или специалист строительной отрасли должен иметь диплом об окончании специального или высшего профессионального учебного заведения. И одним из обязательных условий для повышения квалификации строителя должен быть достаточно большой срок с момента окончания ВУЗа.

В Российской Федерации этот срок составляет – 5 лет для профессионалов с высшим образованием, и 3 года – для специалистов строителей со средне-специальным образованием.

Вот, собственно говоря, что на самом деле означают слова «повышение квалификации строителей».

В моем следующем опусе я более подробно опишу способы и методы повышения квалификации строителей, а также приведу информацию о том, где можно эту квалификацию повысить.

С уважением к читателю, https://helion-ltd.ru/промышленный портал Мурманской области

Расписание движения поездов с железнодорожного вокзала «Мурманск»

На дворе стоит ранняя весна, заканчивается март, 8-е уже отпраздновано, первомайские еще не наступили. До летнего отпуска еще достаточно далеко, но в голове уже возникает мысль о том – каким же поездом будет лучше уехать из Мурманска к своим родственникам в Бологое. Да-да, именно то Бологое, то что между Ленинградом и Москвой. Соответственно, продолжая мысль о летнем отдыхе, необходимо определиться с летним расписанием движения поездов с железнодорожного вокзала «Мурманск».

Сказано – сделано! Начинаем поиски – кто не спрятался, я не виноват. Головной мозг начал лихорадочную работу: задача одна – вспомнить всё!

Шучу, не все, а только то место, где лежит газета «Комсомолец Заполярья», в которой опубликовано прошлогоднее расписание движения поездов из Мурманска. Почему прошлогоднее? Да очень просто – мы всегда считаем, что все прошлогоднее не так сильно отличается от настоящего. И в этом есть некоторая сермяжная правда – всё же стоит на месте, ситуация коренным образом не изменилась, с ж.д. вокзала как ходили поезда, так и ходят, как люди ездят в отпуск, так и продолжают это делать.

Пока я тут писал эти строки головной процессор в виде центральной нервной системы под названием мозг перебирал варианты нахождения упомянутой газеты «Комсомолец Заполярья» и выдал догадку – сие издание может находиться на полке в туалете (хотел написать в «центральном туалете»!), над унитазом.

При получении команды движения мое тело плавно начало движение в направлении туалета, а именно к полке, где, собственно, и хранился ценный экземпляр газеты с расписанием движения поездов. Как сейчас помню, что между страницами 4 и 5 в качестве закладки лежал буклет с рекламой супинаторов различных моделей, как российского, так и импортного производства.

Зайдя в туалет, я попытался дотянуться до полки самостоятельно, без поддержки посторонних. У меня это не получилось – рост маловат, подумал я и решил встать ногами на импортный польский унитаз. Вы же наверняка знаете это чудо техники, брызги из которого при использовании его человеком, летят в разные стороны света.

Посредством вставания на моего белого фаянсового друга я, наконец, дотянулся до вожделенной пачки газет и аккуратно принял её к себе на грудь, потом легко и грациозно я спустился с польского пьедестала и закрыв за собой дверь туалета, двинулся на кухню для осуществления поисков необходимого железнодорожного расписания поездов с вокзала города Мурманска.

Ну что вам сказать по этому поводу? Мозг в очередной раз подвел меня и выдал не совсем правильную информацию – газеты с расписанием я там не нашел.

Раздосадованный я сидел на кухне и, почесывая в затылке, соображал, что бы еще сделать, чтобы ощутить себя светочем знаний и сообщить домашним заветную информацию и расписании движения поездов.

И тут меня осенило: а интернет то нам на что? Резким движением я сорвался и побежал в даль голубую к верхним пределам совершенства, где… Тьфу, что это я пишу. Нет, не так. Я спокойно встал и плавными движения начал движение к своему компьютеру, где и нашел заветное расписание движения поездов с железнодорожного вокзала «Мурманск».

А вам сказать где? Да найти его очень просто – зайдите на промышленный портал Мурманской области https://helion-ltd.ru/ в раздел «Транспорт» и там, в надежном месте именно для вас будет храниться актуальное расписание движения поездов с железнодорожного вокзала «Мурманск».

Вот и все. На этом все. А если вам нужно продолжение – пишите, телефонируйте, телеграфируйте, просите – продолжение обязательно последует.

Ананасы в шампанском… или норвежские технологии в турецком исполнении

Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Удивительно вкусно, искристо и остро!
Весь я в чем-то норвежском! Весь я в чем-то испанском!
Вдохновляюсь порывно! И берусь за перо!

Так образно описал свой восторг от прекрасного интерьера ресторана в питерской гостинице «Астория» (Англетер) известный русский поэт Игорь Северянин в январе 1915 года.

Не зря восторгался такой искушенный в красоте певец декаданса. Промышленный прогресс на рубеже XIX-XX вв. произвел переворот в строительной отрасли. Появление новых строительных материалов (железобетон, металлоконструкции) и совершенствование строительной техники позволило использовать новые конструктивные и художественные приемы.

Надо отметить, что это были времена точечной застройки. Современный нам архитектурный стиль точечной застройки городского ландшафта также обусловлен новыми технологиями в строительстве. Чем похожи и чем отличаются подходы к архитектурной задаче сегодня и 100 лет назад? Почему 100-летние здания пленяют красотой, надежностью и гармоничным размещением в городском пространстве? Что мешает нашим новостройкам быть такими?

Существует хрестоматийное определение архитектуры как «единства трех начал — пользы, прочности, красоты». В переводе на современный язык это единство трех групп факторов: функциональных («польза»); конструктивно-технических и технологических («прочность»); идейно-художественных, духовно-эстетических («красота»).

Всё это известно хорошо образованным строителям, которые постоянно повышают свою квалификацию. То есть, к трем научным факторам можно смело добавить еще один, который 100 лет назад считался само собой разумеющимся – непрерывное обучение строителей. Новым ли технологиям, старым ли возрожденным методам…

Наше общество вернулось к проверенным временем позициям определения профессионализма специалистов строительной отрасли: снова стало обязательным повышение квалификации работников не реже, чем каждые пять лет.

Будем надеяться, что повышение квалификации мурманскими строителями в АНО дополнительного профессионального образования «Полярный институт повышения квалификации» в родном городе будет стимулом и основой для надежной работы строителей. Не за горами и возвращение Мурманску славы самого красивого города за Полярным кругом, построенного российскими строителями по российским технологиям для россиян.

Под надежной крышей и в надежных стенах можно будет и ананасами в шампанском отметить возведение очередного архитектурного шедевра северного строительства. Прозит!!!

183032, г. Мурманск, пр. Кольский, д. 27а, офис 41,

8 (8152) 253-493
e-mail: helion-chif@mail.ru
тел/факс 8(8152) 253-493, 25-45-06
e-mail: helion_angelika@mail.ru

Рыцари серебряного костыля

Алексей Фролов

Хорошо запомнился тот день, ясный и холодный. С вечера обещали тридцать два ниже нуля. Мороз забрал круче, и термометр на штабном вагончике показывал минус сорок.

Постреливали деревья в тайге. Собаки просились в жилье. Облака пара подымались от плохо пригнанных дверей вагончиков. Все кругом было щедро покрыто парчой изморози.

Качалось, и машины, и люди, и даже солнце на ослепительно синем небосводе—все порядком промерзло и потому движется медленней обычного… Зато виделось на редкость хорошо, словно воздух стал прозрачней от мороза. Вот ближнее — высокий костер у самой насыпи, люди, укутанные в теплое, топчутся вкруг огня, на лицах — нетерпеливое ожидание… А вот дальнее. И справа и слева, со стороны северной и южной,— некие чудища, вознесенные над ухоженной гладью земляной насыпи. Верх у чудищ — как остов гигантской перевернутой лодки. Двигаются на колесах.

Это путеукладчики. Медленно выползают из их чрева решетки звеньев. Как мать укладывает дитя в колыбель — с такой же любовью и осторожностью звенья опускают на земляную простыню насыпи. Потом люди совершают над всем этим недолгий ритуал. И, только-только родив новый участок пути, укладчики движутся, пробуют сотворенное. И становятся ближе ко мне. На двадцать пять метров с юга. На сто с севера.

Я стою у колышка на 575-м километре на месте стыка, наблюдаю, как сокращается разрыв.

Через полчаса все здесь смешается необыкновенно празднично. Будут объятия, поцелуи. Будет салют из сорока охотничьих стволов. И на стыке 575-го забьют серебряный костыль. И первый поезд из самой Тюмени прошествует важно на север, под Сургут, к берегам Юганской Оби. В этом кружении торжества и радости недолги и мимолетны встречи — много знакомых… С кем-то успеваю только поздороваться, с кем-то сказать пару слов. Вижу начальника «северян» Юрия Алексеевича Чупринко. Он в окружении людей, не подойти…

Только после митинга, на исходе короткого северного дня, мы с ним встретимся, и кто-то из ребят достанет заветную бутылку шампанского. Пойдет по кругу ледяная стеклянная банка. Перед глотком каждый скажет тост. И Чупринко скажет: «За рыцарей серебряного костыля!..»

Берусь утверждать, что без людей романтического склада, без юношеского порыва и страсти к риску, без поиска и эксперимента стройке Тюмень — Сургут пришлось бы куда трудней, чем это было на самом деле. Такой дороги раньше нигде не прокладывали.

Через нежилые места — болота и тайгу, через сотни рек приходилось тащить колею, пробиваться.

И ничего не было под рукой — ни механизма, ни лопаты, ни даже паршивого камушка. Все привозное, втридорога. И погода дрянная. То закрутит на недели — выглянуть страшно. То мороз — железо от легонького удара рассыпается. А то большая вода — паводок — стоит месяцами. Загораешь без дела. Думай, шевели мозгами. Тут с готовой меркой, с наработанным взглядом не преуспеешь…

Помню, три года назад, когда случился паводок, остались неприбранными сотни мешков с цементом.

Уже все поставили на этом крест, как вдруг пришло известие, что мешки чудом спасены. Какой-то парнишка-тракторист случился рядом на трелевщике. Видит: пропадает добро. С помощью лебедки нагнул деревья в ближайшем леске и на каждое дерево повесил по пять мешков, укутанных пленкой…

Голова! Ни за что так не догадаться. А вот так догадаешься? Трактор угодил в болото. Ничем его оттуда не достать. Инженеры бросили думать, а молодой парень из монтеров пути сообразил: рядом проходит трасса. А что если дернуть (аккуратно, конечно, со страховкой) трактор тепловозом?

Умные головы сообразили с толком использовать разветвленную речную систему Васюганья — раньше она была одной лишь помехой для стройки. Теперь по большой воде вдоль всей трассы забросили технику, механизмы, жилье, стройматериалы. Все не вертолетом, не «золотым» грузом…

Умные головы придумали «блуждающие» карьеры, использовали на стройке фронтовую тактику наступления в обход, когда в тылах для кропотливой доработки оставались труднопроходимые участки, а дорога упорно без остановок шла вперед.

Необычные условия стройки, непредсказуемые ситуации будили мысль, заставляли искать, пробовать, рисковать. Риск в инженерном деле, риск в повседневности, в обыденном — озабоченность одним: пользой для людей, высшей целесообразностью дела, жаждой высокого поступка.

Позапрошлой зимой в таежном поселке на левом берегу Оби тяжело заболел ребенок. Его нужно было срочно вывезти на операцию в Сургут, а погоды как на грех в тот день не было.

Вертолет десяток раз заходил на посадку, но сесть так и не удалось. Решено было отправить через Обь санитарную машину. Я был на переправе. «Лед слабоват,— сказал мне шофер Митя Оловянников, когда мы спустились на реку.— Можно запросто утонуть». «Чего тогда лезть на рожон?»— спросил я. «Надо пробиваться»,— сказал Митя. Он снял, с машины все, что можно снять, в том числе и дверки («Выпрыгивать легче, если что»), и съехал на лед. Лед стонал и прогибался, из расщелин фонтанчиками выбивалась черная обская вода.

Машину кидало, как мячик. Порой казалось: все, загубил себя парень. Нет, машина упрямо ползла к противоположному берегу.
Потом мы стояли около машины в том самом злополучном поселке, курили. Шла операция.

«Здесь все сложно,— говорил мне Митя,— все переплелось… Еду, лед колышется — страшно. Ну,— думаю,— к черту эти штучки… Но ведь взялся же, взялся за дело,— уговариваю себя через силу, на том берегу ждут.— Митя счастливо улыбается.— А когда съезжал на лед — тут думы прямо наполеоновские.

Вспомнят и меня,— думаю,— когда придет первый поезд в Сургут. Скажут, шоферил, к железной дороге никакого отношения, а, смотри, пригодился человек. Не зря здесь кантовался».

Знаю, что мысль о первом поезде, о серебряном костыле была для многих тысяч молодых ребят стройки лелеемой и желанной. И не только потому, что первый поезд означал завершение долгой и кропотливой работы: дорога построена, пришла в нефтяной край — можно и по домам. С первым поездом часто связывалось потаенное, очень личное — испытание характера и воли, физических навыков, моральных качеств, преданности делу. И потому самое понятие «первый поезд» до поры утрачивало в сознании молодых людей материальные признаки, обретая значение романтического символа. Оно могло служить самым весомым доказательством в споре, могло быте произнесено в укор и в знак поощрения, могло лечь в основу оценки целого периода жизни…

Слышу голоса молодых своих товарищей: «Дождемся первого поезда и ребятишек заведем», «Только придет, сразу подаю документы в институт», «Ты доработай до серебряного костыля, тогда посмотрим, его стоишь», «Этот наверняка встретит первый поезд», «Погоди, забьем серебряный костыль, будут тебе и картошка каждый день и яблоки».

Дума о первом поезде вселяла надежду, бодрила, снимала усталость, радовала. Путь к этой цели лежал через климатические неудобства, недополучения, первопроходческий неуют, что вполне отвечало романтической задаче молодого человека — испытать себя в трудностях. С другой стороны, условия стройки давали возможность полнее открывать и реализовывать способности каждого, полнее отдавать себя служению общему делу.

Удивительное сочетание это и создавало, по моим наблюдениям, натуры по-настоящему деятельные. Но когда заглушался, искусственно сдерживался романтический порыв или же неумно зажималась инициатива, молодой человек терялся, хирел. И я знал, что он не дождется первого поезда.

Я помню, как неподалеку от Усть-Югана, где Юрий Алексеевич Чупринко был начальником поезда, мы расчищали площадку для летней стоянки. Володя Бахметьев, парнишка «зеленый», но очень покладистый и расторопный, заправляя пилу в вагончике, пролил бензин на мешочек с солью. На улице было холодно, двадцать пять ниже нуля, а заправка делается без рукавиц и пятью минутами здесь не обойдешься,— Володька пошел заправляться в вагончик…

В общем, мы остались без соли (я безуспешно пытался выпарить бензиновый дух). До поселка сорок километров. Вертолет обещали через неделю, а рация, как всегда, барахлила. Поругали малость Володьку — не за соль (не принято это среди нас было, дурным словом дела не поправишь) — за нарушение техники безопасности: даже зажигалку нельзя было заправлять в вагончике, денно и нощно топилась у нас железная печурка. В общем, поругали, да еще один парень полушутя заметил, что теперь Володьке работать по десять часов. Восемь — до соленого пота — на вырубке. И плюс два часа — соль счищать с одежки. Через день Володька исчез и объявился только на третьи сутки. Ходил на лыжах в поселок. Привез полрюкзака соли и свежую почту. А мы тут с ног сбились, искали, аукали парня все это время… Ему наши переживания невдомек. Ходит гоголем. Только мы на него из педагогических соображений — ноль внимания. И ни щепотки соли не берем, хотя посолониться очень хочется. День, другой — приходит вертолет. И тогда неожиданно для всех нас бригадир говорит Володьке: «Собирайся. Духу твоего чтобы не было…» Мы бригадиру: «Да ты что, он мальчишка. Только по молодости можно было так рисковать. Пошли любого из нас в поселок, отказались бы: замерзнешь к черту! Он ведь красивым поступком хотел загладить вину!..»

Не уговорили. Бригадиру, человеку опытному, умудренному, знающему цену дисциплине, мужскому братству, все эти возрастные тонкости показались излишними. Бригадир мыслил по-своему: нарушителя дисциплины надо примерно наказать…

Володя уехал. Куда — так мы и не узнали. Наверное, домой.

…Возвращаясь с далекой стройки, всегда встречаю на вокзалах и в аэропортах множество ребят и девчонок. Иногда одного взгляда достаточно, чтобы понять, едут ли они туда или возвращаются обратно.

Если туда, то непременно группами. Эти веселы, задиристы и любопытны. Они охотно вступают в разговор. Рассказывают о себе и делятся планами. Громко поют песни. Щеголяют новенькой рабочей одеждой.

Если обратно, картина иная. Тут, как правило, имеешь дело с одиночкой. Он без денег и часто без документов (даже не рассчитался: «Трудовую могу? по почте выслать…»). Он сторонится людей. Он хмур и неприветлив. Из него слова так просто не вытянешь. А если все-таки вам удастся его разговорить, ответы будут односложными: «Не понравилось», «Не то», «Не так», «Когда ехал на стройку, думал, все будет по-другому».

Как это «по-другому», человек ответить затрудняется. Он разочаровался — вот факт. Крушение надежд произошло оттого, что ожидания, как говорят социологи, не совпали с реальной ситуацией.

Однажды я подсчитал, сколько приехало по комсомольским путевкам на Тюмень — Сургут за год и сколько уволилось. Выходило так: 1200 и 600. Половина молодых людей в возрасте от 18 до 20 лет, как правило, без специальности, после двух-трех месяцев работы уволилась, вернулась разочарованной назад, домой.

Неправ был наш бригадир. Эх, как был неправ.. Весной шестьдесят девятого на Усть-Югане в хозяйстве Чупринко стояли горячие денечки. Подымался поселок. На трассе шла отсыпка земляного полотна. Начальник 384-го СМП носился по объектам. Я встречал его то там, то здесь по десять раз на дню.

Я только что познакомился с Чупринко. Мы, не торопясь, приглядывались друг к другу. Он мне казался резковатым… Потом мы сдружились, и я с удовольствием наблюдал, как он работает с молодыми своими помощниками. Он постоянно втягивал их в обсуждение фантастических проектов и планов, полагая, что это лучшим образом скажется на совместной работе. Он страшно бывал недоволен, если молодой прораб или мастер не мог предложить по крайней мере двух вариантов решения технической задачи. Он не оставлял без внимания ни одной сколько-нибудь интересной мысли, высказанной рабочим или инженером на собрании, на планерке или в частной беседе. Он был неугомонен. Одно время пробовал сажать в Усть-Югане картошку. Потом — цветы.

Он первым на трассе построил в поселке клуб и завел книжный магазин. Он без страха поддерживал идеи, которые многим казались завиральными, и я не помню случая, чтобы поддержанное им не обернулось делом.

Собственно, настоящее наше знакомство и началось с защиты Юрием Чупринко такой идеи.

Он пригласил меня на планерку, где шел разговор о подготовке площадки для гидронамыва. Площадку эту предполагалось расчистить километрах в тридцати от Усть-Югана. Нужно было спилить лес, выкорчевать взрывами пни. Эта работа — для целой бригады. Посылать людей туда — значит бросить на неделю какой-то другой, не менее важный объект.

К тому же тридцать километров — это только в городе пустяк. По тайге, через завалы — это верные полсуток. Можно бы вертолетом. Да погода никуда. Словом, куда ни кинь…

И тут молодой мастер Лева Саханцев сказал, что может управиться с площадкой без бригады, взрывников и вертолета. И не в неделю, а в два дня, считая с дорогой. Он попросил дизель-электротрактор и двух трактористов.

Все аж рты поразинули: предложение Саханцева было простым, как апельсин. Действительно, трактор с подвесным ножом мог заменить десять пильщиков — он легко срезал деревья под корень. Отпадала надобность в дополнительном транспорте: в кабине трактора помещалось как раз три человека. Заманчиво. Однако: «Загубит Саханцев трактор,— сказал мрачно кто-то.— Очень уж молод и горяч…» «Неизвестно, выдержит ли лед по протоке. Трактор тяжелый»— еще один голос против. «А если деревом шибанет по кабине?— засомневались уже хором.— Лучше уж дождаться вертолета и снять бригаду с объекта».

А Чупринко сказал:

«Надо пробовать, как предлагает Саханцев. Идея превосходная. Принимается».

И потом целые сутки они с Саханцевым готовились к экспедиции. Были на протоке и промерили лед. Трактористы за поселком отработали технику валки деревьев.

Саханцев расчистил площадку как и обещал — за два дня…

«А если бы вы не поддержали Саханцева,— спросил я потом Чупринко, — ведь риск действительно был немалый?»

«Мы бы еще две недели волынились с расчисткой и, что важнее, потеряли бы инициативного человека».

«По-вашему, Лева, обидевшись, стал бы собирать вещички?..»

«Может, сразу и не стал бы, но новых идей мы бы от него не услышали. «Не поддерживают. Чего порох зря тратить?» С молодыми надо осторожно — надо их в дело посвящать, а мы — тяп-ляп — больше распугиваем».

«Посвящать в дело, как посвящали в рыцари?» — попробовал пошутить я.

«А что? — начал раскручивать свое Чупринко.— Вы посмотрите на ребят, которые к нам приезжают. Они смелы, самоотверженны, готовы к взаимовыручке, поделятся куском хлеба. Вот вам и рыцарство, романтический настрой души — главный ребячий капитал…»

«С таким капиталом, говорят, много не наработаешь… Так ли?»

«Да и без него тоже,— сказал Чупринко.— У ребят нет трудовых навыков, специальностей — хотите сказать вы. Верно. Но это дело наживное. Поверьте, я каждый день в этой буче. Если поощрять в ребятах то, чем они богаты — выдумку, отвагу, жажду узнавания, благородство, чувство товарищества,— они вам любую премудрость освоят в момент. Обязательно какую-то опору надо найти в человеческой душе, прежде чем наращивать ум ли характер».

И уже нынешней зимой на 575-м километре я спросил у Чупринко:

«Как там ваши рыцари?»

«Ничего. В техникумы многие пошли, в институты. Лева Саханцев — прораб. Коля Панин — Николай Михайлович — начальник производственного отдела… Живут…»

«Слушайте,— сказал я, припомнив наш давнишний разговор,— может быть, все-таки лучше, когда к вам присылают зрелых людей,— все-таки стройка не детский сад и не школа. Строить надо — воспитывать есть ли время?..»

«Надо, чтобы приезжали молодые,— сказал Чупринко,— хотя это и хлопотней… Не хочу обижать «стариков». У них на стройке есть свое место. За ними опыт, за ними совершенное знание, но и груз самых разных привычек, устоявшихся взглядов, от которых порой трудно отказаться. А здесь, сами знаете, и природа и производственная ситуация каждый день задают новые задачи, требующие смекалки, поиска, энергичного вмешательства и риска. Без молодежи у нас нельзя».

Сейчас март. На улице сине. Солнце подолгу не сходит с неба. Слежался, зачерствел снежный покров. А на обочине тайги в пристволье кедров кое-где уже протаяло до земли.

В безветрие на солнечной стороне вовсю сочится, каплет с крыш, и знакомые ребята-плотники, намаявшись за полдня без перекура, сбрасывают в обед телогрейки и рубахи, ложатся на прогретые штабеля бруса, блаженно ловят солнышко, вздрагивая в полудреме от коротких позывных близкого тепловоза.

И потом глядят неотрывно на проходящий состав, ждут, когда последний вагон скроется за стенкой тайги, и долго и жарко что-то обсуждают.

Эти ребята — новички. Они приехали на Усть-Юган два месяца назад. Я разговаривал с ними — они собираются строить дорогу до Ледовитого океана. Такая есть у них мечта.

Журнал «Юность» № 3 март 1974 г.

Дороги, которые нас выбирают

Владимир Снегирев

Весной прошлого года в «Комсомольской правде» был напечатан мой материал о путешествиях наших современников в труднодоступные места Земли. В конце я спрашивал читателей: любят ли они странствовать, что дают им походы, о каких путешествиях они мечтают?

Вскоре в редакцию стали приходить письма. Из них узнал, что одни мечтают проехать на велосипеде из Москвы во Владивосток, другие — на лыжах дойти до полюса, третьи — на моторной лодке пересечь Атлантику… Киевляне приглашали отправиться с ними на плоту по таежной и неисследованной речке в Якутии, ребята-спелеологи из МГУ звали с собой в одну из грандиозных пещер на Кавказе, а один парень по фамилии Нечепуренко убедительно агитировал за пеший переход вокруг, света. Не знал он только одно: как пешком пересечь океаны?..

Но зачем, собственно, почти каждый из нас стремится путешествовать? Зачем отправляются в путь навстречу лишениям, а подчас и рискуя жизнью, современные странники? Что ищут они на походной тропе, с какими открытиями возвращаются домой? Отвечая на эти вопросы, одни мои корреспонденты пускались в пространные рассуждения, другие — просто отшучивались. Да, деликатное это дело — ответить, зачем мы путешествуем. Мне знакомы ребята, обошедшие с рюкзаками за плечами и тундру, и тайгу, и горы… Умные, разговорчивые ребята. А спроси их, зачем они путешествуют,— скажут: как поймем это, так дома осядем…

Нет, разобраться в этом не просто — по себе знаю, сам бывал в походах.

Два года назад мы задались целью пересечь на лыжах пролив Лонга. Более коварное место на всем белом свете сыскать трудно.

Шел третий день экспедиции, которую мы начали на северном побережье Чукотки. Для большого привала — он полагался через шесть часов пути — мы с трудом нашли целую льдину метров тридцати в диаметре. Вокруг нее на десятки миль льды были изуродованы торосами. Пейзаж не из приятных, надо сказать. Чувствуешь себя, как в ловушке. А тут и погода испортилась: ветер подул, посыпал колючий снег. Я с трудом доплелся до двух невысоких торосов «на окраине» нашей льдины. Снял лыжи. Вылез из-под рюкзака, оставив его па вершине тороса, чтобы потом, когда привал окончится, легче было взгромоздить его на спину.

Управиться с пятидесятикилограммовым рюкзаком даже тренированному человеку не просто, а для меня — не особенно тренированного — рюкзак был сущим проклятием. Если учесть все привалы, частые падения на голых, вывороченных сжатием и вспученных льдах, остановки для разведывания проходов, то выходит, что за день рюкзак надо было раз тридцать затащить к себе на спину…

В маленькой, полузасыпанной снегом ложбинке между ледяных глыб я расстелил пенопластовый коврик, натянул на себя пуховую куртку, рядом воткнул в снег карабин с десятью боевыми патронами в обойме и, экономя каждую минуту из тех, что отпущены на привал, улегся. Чувствовал я себя неважно. Болело горло, донимал сухой кашель.

«Пройдет,— убеждал я себя.— Завтра утром встану, и все пройдет, следа не останется от хвори. Вот сейчас таблетку проглочу, горло марганцовкой прополощу, и легче станет». Не поворачивая головы, только глазами, следил я за тем, как Толик Мельников раскладывал на капроновой тряпице дневной паек — сало, сухари, шоколадное масло, галеты, как он разжигал примус, чтобы вскипятить чай, как Володька Леденев возился со своими шурупами, кусачками и отвертками, собираясь отремонтировать чью-то лыжу, как Юра Хмелевский и Дима Шпаро налегке отправились в торосы — искать сносный путь. «Пройдет,— убеждал я себя.— Ведь было же так в прошлом году на Северной Земле — и горло болело и голова, но когда в первые дни начался ураган и пришлось, все забыв, бороться, то и болезнь, сразу сгинула».

Но шел снег, и холод заползал под одежду, и кругом были эти чудовищно развороченные, непролазные льды, а впереди лежал никем не проторенный путь длиною в сто миль. И я ничего не мог поделать с собой: думал, как в Москве сейчас хорошо — травка зеленеет, солнышко греет, листья на деревьях распустились, девушки по Арбату в мини-юбках гуляют — зря ты, парень, ввязался в это дело.

Подошел и наклонился над моим логовом Володя Диденко по прозвищу Дед. Он положил в мою ладонь какие-то пилюли, потребовал, чтобы я открыл рот, и посмотрел горло. Затем он присел рядом на снег и стал меня утешать: «Не грусти, Снегирек. Вечером, когда залезешь в спальный мешок, дадим тебе полкружки спирта да укроем потеплее — сразу оклемаешься. Ты молодец: корреспондент, а с нами идешь,— польстил Дед и, заметив мою улыбку, продолжал в том же духе.— Ты думаешь, только тебе тяжело. Нет, я вот самый сильный в группе, а и то к концу дня в глазах темно от усталости. Правда,— подтвердил Дед.— Везде бывал — в Арктике, на Кольском, в Саянах, на Полярном Урале, на Алтае и на Камчатке, но такого гиблого места встречать не доводилось. Не грусти. Мы следующей весной с тобой еще на полюс пойдем…»

Тут я, признаюсь, подумал: «Ну, нет, дудки, с меня хватит и пролива Лонга».

Подошел Толя Мельников. Он раздал пайки и тоже потыкал ложкой мне в рот — посмотреть горло. И тоже сказал какие-то ободряющие слова. Вернулись Дима с Юрой. Они уселись рядом и молча принялись жевать свое сало. Расспрашивать их никто не решился: и так было ясно, что прохода они не нашли. Юрка незаметно подсунул мне свою конфету.

Федя Склокин рассказал анекдот и заставил надеть свою пуховку, сославшись на то, что ему и так тепло. Леденев, ловко орудуя в стороне плоскогубцами и отверткой, улыбался мне издали: крепись, мол, старик…

Я через силу проглотил свою порцию, запил ее чаем. Парни начали обсуждать тактику оставшихся до вечера переходов, и я задремал. Когда настала пора подниматься и идти дальше, по-прежнему сыпал снег, гудел студеный ветер. Но мне уже было не так зябко. И тяжеленный рюкзак вполне удобно лег на спину.

Хороший был тогда поход в проливе Лонга! Мы с яростным упорством с утра до ночи скрежетали своими окантованными сталью лыжами по ледяному безобразию. Падали, вставали, помогая друг другу надеть рюкзаки, варили по очереди кашу и чай, считали по приказу Деда свой пульс, определяли секстантом координаты, связывались по радио с береговой базой, мертвым сном спали по ночам в своей капроновой, оранжевого цвета палатке, вели дневники и шли, шли на север. Если в торосах было безнадежно трудно, то на ровном льду было просто страшно: начались подвижки, сильный дрейф, и ледяные поля ломались прямо под ногами… Если не было пурги, то была «белая мгла» — идешь все равно что впотьмах.

Деда, который исполнял у нас обязанности врача, в последние дни сильно беспокоил мой пульс. После нагрузки он так и не восстанавливался до нормы, и снова поднялась температура. Нет, я еще не отставал от ребят, не был им пока что обузой. Но силы таяли с каждым переходом. Хворь, проклятая, никак не отпускала меня, хотя Дед и перепробовал уже, кажется, все способы лечения.

Мы тогда находились километрах в семидесяти от чукотского берега, посреди искрошенных ледяных полей.
Ночью я лежал без сна в своем спальном мешке, задыхался от кашля и думал о том, за каким же чертом меня и моих друзей понесло в этот дурацкий пролив. И, честное слово, в тот момент ни одно из объяснений не казалось мне убедительным. Все было плохо, все…

«Что мы хотим доказать? — думал я.— То, что непроходимый полярный пролив можно пройти? Но ведь все равно тут не откроют туристский маршрут.

Что человек сильнее стихии? Но это доказано и без нас. Ах, да,— подумал я с иронией,— мы же участвуем в уникальном научном эксперименте под названием «Исследование состояния и поведения человека в условиях автономного перехода по дрейфующим льдам». Медиков бы сюда, которые это придумали». Я вспомнил, как, вернувшись в прошлом году полузамученным из 500-километрового перехода по Северной Земле, дал зарок никогда более не пускаться в подобные мероприятия, но быстро оттаял, и уже через месяц мне снова хотелось в Арктику — не на ледоколе, не на самолете: на лыжах.

На следующее утро я уж не мог вылезти из спального мешка. Тогда парни решили вызывать самолет. Они долго не решались на это, и я знал, почему: им хотелось, чтобы на остров Врангеля я ступил вместе с ними и тоже испытал радость победы.

В это время наша палатка стояла у подножия огромного, старого, с покатыми боками тороса. Льдина была паковой, иначе говоря, очень толстой, со снежными буграми бетонной крепости. Метрах в пятидесяти начинались свежие валы торосов. Самый ближний вал неумолимо приближался к нам, в гармошку сминая трехметровой толщины льдину. Парни тщательно осмотрели все окрестности, но для посадочной площадки смогли найти относительно ровный участок длиной лишь в девяносто метров, что, конечно же, было до смешного мало.

Но что делать? Посовещавшись, решили рубить полосу в торосах, и Дима с Дедом, взяв ледорубы, сразу отправились осуществлять задуманное. Промучились они до вечера, однако плоды этого каторжного труда были ничтожны: наш «аэродром» удлинился едва ли метров на десять.

К вечеру я почувствовал себя совсем худо. Даже в теплом мешке, в двух свитерах и пуховке меня знобило. В половине восьмого Толя тщательно осмотрел рацию. Через полчаса Диденко взялся за ручку «солдат-мотора» (ручной электрогенератор), и Толя вышел в эфир. Он передал на берег: «Просим срочно организовать  санитарный рейс для эвакуации заболевшего участника экспедиции. Наши координаты: широта 69 градусов 26 минут, долгота 180 градусов». Он пробубнил этот текст несколько раз, и тут радиостанция отказала. Так мы и не поняли, принята наша РД береговыми радистами или нет. Я на всю жизнь запомню ту ночь посреди пролива Лонга. Наступила темень. Парни набросали на меня ворох одежды. Они зажгли фонари и всю ночь — до света — держали их так, как было удобнее Толе. А Толя всю ночь ремонтировал рацию. Только к утру он найдет тот самый транзистор, который вышел из строя, и заменит его. И Диденко привычно крутанет ручку «солдат-мотора», и сразу отзовется морзянкой база: «К вам вылетел вертолет».

В восемь утра мы услышали вдалеке гул. Вместе со всеми я вылез из палатки. Видимость была никудышной: поземка, дымка. Вертолет блуждал далеко на севере. Ребята пальнули ракеты, зажгли дымовую шашку. Напрасно. Вертолет повернул на восток и, сделав полукруг километрах в восьми от нас, скрылся в тумане.

Парни с почерневшими от бессонной ночи и усталости лицами отправились доделывать полосу. Соседняя гряда торосов за ночь еще ближе подошла к палатке. При сильном ветре торосы прямо на глазах с шипением и хрустом ползли к лагерю.

После полудня Толе удалось снова связаться с базой. Нас попросили подтвердить свои координаты и сообщили, что в ледовый лагерь вылетает самолет «АН-2». «Аннушка» удивительно точно вышла на нашу палатку. Ребятам даже не пришлось зажигать дымовую шашку.

Столько уже прошло времени, а я все еще ненавижу пролив Лонга. А у Димы, Юры, у Толика — у всех, кто дошел до острова Врангеля,— у них другое чувство к проливу. Такое, какое бывает у великодушных победителей к поверженному, но достойному противнику.

…Конечно, я выбрал не самый яркий эпизод из нашего полярного путешествия. Во всяком случае, меня-то он показывает отнюдь не в героическом свете. Но что было, то было. Я шел по льдам Арктики, удивляясь собственной наглости и временами гордясь собой,— это было. Потом Арктика сыграла со мной злую шутку — и это было. Но рядом оказались настоящие парни, и это самое главное из того, что было.

Какими только дорогами ты не идешь, путешественник XX века! То мчишься на собачьих упряжках и плывешь на плотах, едешь на самокате и летишь на воздушном шаре… Есть «одиссеи», которые вызывают улыбку, например, плавание некоего смельчака в пивной бочке через Ла-Манш. Есть странствия, финал которых трагичен. Но зато какой интерес вызывают (особенно у молодежи) полуторагодовой переход четверки англичан под руководством Уолли Херберта через Северный полюс с Аляски на Шпицберген, плавание Джона Ферфакса на весельной лодке через Атлантику и Тихий океан, «кругосветки» Фрэнсиса Чичестера и Чея Блайза…

Некоторые путешествия предпринимаются не только ради спортивного интереса. Упоминавшийся выше трансарктический санный переход Уолли Херберта был не просто шумной сенсацией, но предприятием, имевшим очевидную научную ценность.

Синоптические наблюдения, изучение солнечной радиации, динамики движения ледового покрова, дрейфа и структуры льдов, комплекс геофизических работ, медико-биологические исследования по программе выживаемости человека в экстремальных условиях— вот вклад в науку участников этой героической экспедиции.

Полярная экспедиция, в которой мне доводилось участвовать, тоже не зря носит название научно-спортивной. На Северной Земле и в проливе Лонга она выполняла задания Института медико-биологических проблем (его интересовали вопросы групповой психологии, а также влияние низких температур, больших физических нагрузок, ограниченного питания на функции организма); ВНИИ консервной и овощесушильной промышленности был заинтересован в испытании экспериментальных рационов, составленных на основе сублимированных продуктов; интересовались нашими походами и Институт Арктики и учреждения, занимающиеся разработкой новых синтетических материалов. Особенно высокую оценку специалистов получил составленный нами отчет о состоянии и поведении человека в условиях автономного лыжного перехода по дрейфующим льдам, в который были включены рекомендации относительно преодоления естественных препятствий, оптимального питания, устройства лагеря и т. д.

Два года назад по Земле Франца-Иосифа проложили свой маршрут куйбышевские туристы — они выполнили задания Всероссийского общества охраны природы и Института геологии Арктики. Обширную научную программу освоили усть-каменогорцы — участники уникальной спортивной экспедиции, пешком одолевшей две величайших пустыни нашей страны — Кызылкумы и Каракумы. А полярные походы ленинградцев! Таймыр, Северная Земля, Новосибирские острова, Земля Франца-Иосифа — как видите, лыжня ленинградских спортсменов тоже имеет явный уклон к Северу. 

Но не высокие широты и не сверхдлинные маршруты (до 1000 километров) являются, на мой взгляд, главной особенностью этих, походов. Ленинградцы прекрасные знатоки полярного снаряжения, которое они без устали усовершенствуют; самые лучшие импортные палатки, которые продаются в наших магазинах,— вчерашний день по сравнению с их удивительно легким шатром, выдерживающим любые ураганы. Ленинградские ребята великолепно экипированы, у них маленькие, но чрезвычайно мощные радиостанции. И все это сделано своими руками! Нашей индустрии, которая выпускает снаряжение для людей, работающих в полевых условиях, не худо бы позаимствовать кое-что из опыта ленинградцев.

Не случайно самые дерзкие планы все чаще встречают поддержку нашей общественности.

Пеший переход через Кызылкумы организовала совместно с Восточно-Казахстанским обкомом комсомола редакция республиканской молодежной газеты «Ленинская смена». А минувшей осенью тот же обком и Усть-Каменогорская студия телевидения провели другое уникальное путешествие: 500 километров через Аральское море на резиновых лодках, с ограниченными запасами воды и пищи. Между прочим, и в первом и во втором случаях руководителем смелых экспедиций был Владимир Диденко, уже знакомый вам Дед.

После того, как все семь его лодок, изрядно потрепанных штормами за девять дней пути, благополучно пришвартовались у песчаной косы в южной части Аральского моря, я попросил у Деда разрешения полистать его дневник. И кое-что выписал оттуда.

«7 ОКТЯБРЯ. Темнота опускается на море незаметно, и она такая густая, что, кажется, имеет вес. Прямо физически ощущаешь тяжесть ночи. Обзора нет, плывешь на маленькой посудине, как с завязанными глазами. Ориентироваться можно только по звездам…»

«8 ОКТЯБРЯ. Очень хочется есть. Весь мой дневной рацион — это 350 г конфет типа «дунькина радость». Почему конфеты? Дело в том, что на них в основном приходится рассчитывать терпящим кораблекрушения: конфеты входят в состав аварийных пайков на шлюпках и плотах. Мы добровольно избрали эту участь и по просьбе медиков проводим во время экспедиции уникальный в своем роде научный эксперимент, связанный с изучением  возможностей человеческого организма. Ваня Егоров жалуется, что его уже тошнит от конфет, а у меня большое желание есть их не по 49 штук, как сейчас, а по 149. У Саши Антоненко лицо вытянулось, заострилось, как птичий клюв. Он первым стал собирать и есть плавающую зеленую травку — зостеру. Я тоже старательно ловлю ее, пробую жевать, но она прочнее железной проволоки. С трудом сбив травку в комочек, глотаю».

«9 ОКТЯБРЯ. Сегодня небо почти без туч. Хорошо светит луна. В середине ночи увидели огни: два судна прошли мимо, но нас не заметили. Ночь была холодной. До 3 часов греб я, а потом до рассвета — Иван. Во сне я несколько раз чувствовал, как он укрывает меня брезентом. Брезент хоть и мокрый, но под ним действительно теплее. Особенно сильно мерзнут ноги в резиновых сапогах. Если бы кто-нибудь из нормальных людей увидел, в каких условиях мы спим, он пришел бы в ужас. Лодку все время заливает волной. Приходится складывать себя вдвое, все время думать о том, чтобы не мешать гребцу и не вывалиться за борт. Наши прорезиненные костюмы не пропускают воду, но они также не пропускают и воздух, поэтому все тело постоянно покрыто испариной».

«11 ОКТЯБРЯ. Море не твердая земля. Обыкновенную запись в дневнике и то подчас выполнить невозможно: так волны швыряют наши лодки. Не зря нас предупреждали, что октябрь — самый штормовой месяц на Арале. Но ребята молодцы, не унывают, хотя все уже сильно измождены. Кроме меня, никто из 14 участников нашей экспедиции раньше не был в открытом море».

«14 ОКТЯБРЯ. Уже виден берег. Так хочется ступить наконец на твердую землю, топнуть по ней ногой, пробежаться. Ох, несладко быть «потерпевшим кораблекрушение». Вот-вот закончится наше испытание. Пора подвести итог. За кормой осталось свыше 500 километров, позади изнуряющая однообразная работа, голод и жажда, штормы и сырость, холод и ветер. Сколько раз проклинал я тебя, Аральское море. Но к чему лукавить, это было неповторимое, прекрасное путешествие. Мы одолели тебя, Аральское море! Я вижу, как первые лодки уже подходят к берегу, как парни прыгают в воду и бредут по мелководью, качаясь, словно пьяные. Все…»

Вот уже несколько лет патронирует полярную экспедицию, о которой я подробно рассказывал, газета «Комсомольская правда». За это время участники экспедиции— молодые московские инженеры, аспиранты, ученые — проложили свою лыжню в труднодоступных районах Таймыра, Северной Земли, пересекли пролив Лонга, а недавно они вновь вернулись из Арктики после путешествия по западному побережью Таймыра, одной из задач которого были поиски пропавших судов и экспедиций. Находки, сделанные моими друзьями, и в особенности обнаруженный ими склад русской полярной экспедиции Эдуарда Толля, произвели подлинную сенсацию в научном мире.

Но, если быть откровенным, все, что пройдено,— это лишь подготовка к главному путешествию, о котором мы мечтаем давно,— к лыжному переходу от берегов нашей Родины на Северный полюс. По мнению ученых, научные результаты, которые можно будет получить в ходе такой экспедиции, имеют огромную ценность. Но это далеко не все. Лыжный переход к полюсу имеет большое патриотическое значение. Ведь еще никогда «вершина земли» не была достигнута по льду от наших берегов. Мы планируем этот переход — на лыжах, без собак и без каких-либо других вспомогательных средств передвижения.

По разработанному совместно со специалистами плану маршрут полюсной экспедиции должен начаться на архипелаге Новосибирских островов. Отсюда до «земной макушки» 1 500 километров. Но ведь если стартовать с Северной Земли, то это расстояние окажется на 500 километров меньше, а если с Земли Франца-Иосифа, то путь будет еще короче — так почему же предпочтение отдано самому длинному маршруту? Секрет прост: ледовый дрейф. Участники полярных  экспедиций прошлого, стартовавшие с Земли Франца-Иосифа (и всякий раз терпевшие фиаско), не знали да и не могли знать того, что дрейф в этом секторе Ледовитого океана встречный, то есть льды все время сносят людей к югу, сводя на нет все их усилия. А в районе Новосибирских островов льды, наоборот, движутся преимущественно в северном направлении, и таким образом дрейф становится союзником. Ученые Арктического и Антарктического НИИ тщательно просчитали все варианты маршрута к полюсу. Самый длинный оказывается самым выгодным.

Мы много лет готовились к этому путешествию. Мы хорошо знаем, что ждет экспедицию во льдах — какие суровые препятствия, какие неожиданные опасности. Мои друзья снова полны решимости потягаться с Арктикой, они мечтают первыми в мире покорить на лыжах полюс, и я верю, что это им по плечу.

Недавно, когда Тур Хейердал приезжал в нашу страну, я попросил его сказать несколько слов, адресованных нашим любителям путешествий. И один из самых прославленных путешественников XX века сказал так:

— Я желаю вам новых дорог. Ходите в лес и на речку, путешествуйте во время своего отпуска и в выходные дни. Ничего страшного, если в этих простых походах, у вас не будет никакой серьезной цели, кроме желания отдохнуть и набраться сил. Но зато, если вы задались целью пересечь океан, или собираетесь одолеть пустыню, или хотите затеять другое рискованное предприятие, требующее больших затрат сил и средств, то вначале подумайте, ради чего вы рискуете. Если за этим стоит только жажда сомнительной славы — тогда вам лучше отказаться от своего намерения. Если же в основе вашей идеи лежит благородное стремление помочь науке, открыть новые возможности человека, если вы физически и морально готовы перенести суровые тяготы— тогда в добрый путь!

Журнал «Юность» № 2 февраль 1974 г.

Оптимизация статьи — промышленный портал Мурманской области

Повышение квалификации строителей

С момента введения в строительной отрасли системы саморегулирования или, если выразиться по-другому: отмены лицензирования, одно требование для строителей осталось неизменным – повышение квалификации.

То есть, каждый специалист строительной отрасли, а вернее, на предприятии или компании, в соответствии с Градостроительным кодексом должен повысить свою квалификацию. При этом, необходимо пояснить, что это самое повышение квалификации строители должны проходить один раз в пять лет. 

Поясняю. Специалист, подходит к этому моменту в первый раз только после пяти лет после окончания ВУЗа или ССУЗа(техникума, по старому).

В данном случае, руководитель должен своевременно подумать о том, в какое учебное заведение ему необходимо обратиться.

Вот здесь мы и подскажем – это автономная некоммерческая организация дополнительного образования «Полярный институт повышения квалификации». Мы находимся в Мурманске по адресу: 183032, проспект Кольский, д.27а, офис 41, наши телефоны 8152-253493, 8152-254506, адрес сайта: http://helion-ltd.ru/pipk/, там же вы найдете и электронную почту.

Милости просим! Окажем услугу качественно, своевременно и точно в срок!

Не забывайте – получить повышение квалификации строителю не так сложно, как кажется!

Воин и путешественник

Александр Разумихин

К 80-летию со дня рождения Я. ТИХОНОВА
Более полувека назад в петроградские литературные кружки, и в советскую поэзию, и в мировую литературу пришел молодой человек в красноармейской шинели. Это был Николай Тихонов. Шинель на его плечах означала не только, что у него, бойца, сражавшегося против Юденича, не было другой одежды. Шинель означала физическое и душевное участие поэта в победе нашего
народа, отстоявшего свою республику. Тихонов предстал перед читателем как поэт военный. Двенадцать его баллад, его первые книги «Орда» и «Брага» внезапно стали классикой военной поэзии, начатой еще «Словом о полку Игореве» и продолженной «Полтавой», «Валериком», поэмами Полежаева.
Народ, которому навязали гражданскую войну, на который пошли четырнадцать держав, вырабатывал и укреплял лучшие воинские качества — бесстрашие, верность долгу, дисциплину. Для этого понадобились не только уставы, но и баллады, не только военачальники, но и военные поэты. Первым и лучшим из них стал Тихонов.
Он писал в гуще событий, по их непосредственным следам.
Но мертвые, прежде чем упасть,
Делают шаг вперед…
Эти слова из баллады «Перекоп» были написаны сразу же после великой битвы в Крыму. На окраинах страны еще шли бои, и стихи Тихонова помогли многим мертвым сделать шаг вперед, прежде чем упасть.
Вслед Махно, удравшему за рубеж, Тихонов бросил грозные слова:
Не побить всех днепровских уток,
не угнать за лиман все тучи.
Еще много кожаных курток
на московских плечах колючих.
Война была победоносно окончена. Махно был едва ли не последним сопротивлявшимся врагом. И, подводя ее итоги, Тихонов грозно напоминал о том, что еще много кожаных курток, которые носили командиры и комиссары Красной Армии, на московских колючих
плечах. Он и сам был такой — худой, подтянутый, с высокими колючими плечами. Таким его запомнили все мемуаристы. И в то же время праздничный, веселый, с огромной жаждою творить.
Вспоминая о своих погибших товарищах, этот гусар первой мировой и гражданской войн сказал:
Гвозди б делать из этих людей:
Крепче б не было в мире гвоздей.
Люди, приобретшие все качества металла и сохранившие все качества человека, умные, храбрые, умелые, честные люди стали героями Тихонова. Я привел три знаменитых поэтических афоризма Тихонова. Думаю, что они написаны не надолго, а навсегда, что, покуда будет существовать русский язык, люди будут думать и говорить о воинской доблести строками Тихонова.
Однако поэт сделал больше. Он создал русскую балладу. Этот жанр, который сам Н. Тихонов определил как «скорость голую», жанр короткого сюжетного стихотворения, своего рода сокращенной
поэмы, из которой выброшены все длинноты и оставлены только действие и судьба, справедливо возводят к Жуковскому.
Тихонов сократил и подсушил старую балладу, уменьшил во много раз ее длительность и резко увеличил ее ударную силу. Не следует забывать также, что почти все баллады Жуковского восходят к зарубежным источникам, а Тихонов вполне оригинален. В едва ли не лучшей из тихоновских баллад — «Балладе о синем пакете» — с бесконечной убедительностью показано, как пакет с воинским рапортом доставлялся с фронта в Кремль — пешком, на коне, на поезде, на самолете, бойцом, не думающим о себе, о своей судьбе, ни о чем, кроме воинского долга. Не произнеся ни одного высокого, патетического слова, Тихонов точно, сухо, немногословно показывает высокое дело и через него душевную высоту человека, Русская советская военная поэзия началась с Тихонова. Великие мастера стиха, работавшие рядом с
ним, быть может, потому, что у них не было тихоновского личного окопного опыта — помните слова Маяковского, что он в долгу перед Красной Армией? — уступили право создания двенадцати баллад
петроградскому поэту.
Сильнейшее влияние Тихонова испытали десять или двенадцать поэтов военного поколения — непосредственных участников Отечественной войны. Тихонов искал, находил, ободрял, пестовал, печатал Георгия Суворова, Михаила Дудина, Сергея Наровчатова, Сергея Орлова. И в то же время он создавал и создал — в стихах и прозе — эпос ленинградской осады, летопись великого города, который он защищал все девятьсот осадных дней.
Таков был первый герой, введенный Тихоновым в поэзию, солдат первой мировой войны, ставший красноармейцем войны гражданской. Первая мирная книга Тихонова называлась «Поиски героя», потому что его поэзия не могла существовать вне грозового воздуха подвига и потому что новый герой дался поэту не сразу: его надо было искать.
В эпоху больших строек и великого перелома в деревне, во времена, когда множество людей — вспомним хотя бы двадцатипятитысячников — снимались с места и двигались на край света — нашего советского света, ради непосредственного
участия в строительстве, поэт нашел нового героя. Я бы определил его как путешественника с целью укрепления дружбы народов.
«Народ ста народов», как позднее называл нас Юлиан Тувим, представал миру во всем многоцветье своих богатств. Среди ста народов были такие, чья культура уходила корнями в античную древность.
Скажем, грузины. Их стихи надо было перевести. И Тихонов (вместе с Пастернаком и Заболоцким) показал двумстам миллионам русских читателей, какие богатства поэзии таились за хребтом Кавказа. Именно грузинская поэзия была первой, над переводами которой потрудились мастера поэзии русской.
Точно так же, как на пушкиноведении в 20-х годах были познаны методы, примененные позднее во всей литературоведческой науке, на переводах грузин выработалась вся школа поэтического перевода.
Тридцать лет спустя, переводя поэта Горного Алтая Бориса
Укачина, я вспоминал иные горы, горы тихоновского Кавказа. Работая над гимнами поэзии и молодости — переводами из Межелайтиса,— я вспоминал прославленные строки Георгия Леонидзе:
Стих и юность — их разделить нельзя,
Их одним чеканом чеканили.
Эти строки были переведены Тихоновым.
В 30-х годах Тихонов написал блестящую книгу «Стихи о Кахетии». Предлогом, поводом к ней были, может быть, переводы, но это менее всего книга о книгах.
Уж совхозом Цинандали
шла осенняя пора.
Надо мною пролетали
птицы темного пера.
Уже в первой строке знаменитого стихотворения «Цинандали» место действия — совхоз. Сейчас это — привычное слово. Не будем забывать, что именно Тихонов ввел его в большую поэзию.
Наряду с народами старой культуры в то время на всесоюзную
авансцену вышли племена, доселе мало кому ведомые, получившие свою письменность из рук молодых доцентов. Оказалось, что они владеют золотыми запасами поэзии.
Всем известен прекрасный Ваш герб.
Он таков:
Трубка мира, перо, ледоруб.
Слишком скучен язык юбилейных
стихов,
Ну, а прозы — неточен и груб.
Видно, Ваша строка нам должна
послужить.
Так мы встретиться жаждем опять,
Что «об этом нельзя ни песен
сложить,
Ни просто так рассказать!»
Тихонов стал воспреемником этих культур. Он учил их поэтов и сам учился у них. Он начинал с основ грамоты политической и: поэтической и немногие годы спустя восторженно участвовал в
выращивании естественных жемчужин поэзии.
Кайсын Кулиев — одна из многих десятков судеб, в созидании которых участвовал Тихонов.
До стихов о Кахетии была написана «Юрга», книга о Туркмении, после — книги о Болгарии, о Югославии, о народах Индостанского субконтинента.
Дружба народов переставала быть только лозунгом, только идеей. Она становилась беседой у костра и работой над рукописью, она становилась опытом, с тем чтобы потом стать стихами. Кажется, из поэтов больше всех сделал для дружбы народов Николай Тихонов. Из огромного тихоновского опыта я намеренно беру только два облика — воина и путешественника. Путешественника во имя дружбы народов.
Этого достанет, чтобы обеспечить вечное присутствие в поэзии.
Пишу эти строки вдали от книг, без возможности даже сверить цитаты и думаю: до чего на слуху эти стихи, до чего они в памяти, до чего в душе!

Журнал «Юность» № 12 1976 г.

Оптимизация статьи — промышленный портал Мурманской области