Надоела мне куртка, решил ее Коле продать, рублей за двести. Он говорит: «Дорого. Видел я твою куртку: короткая и никакой подкладки. Давай за сто пятьдесят. Причем сотню я тебе своими старыми кроссовками отдам». «Да зимняя куртка, — объясняю. — В ней в любой мороз жутко тепло. Ее специально короткой сделали. Накинь десять сантиметров — мартеновская печь получится». Он подумал и говорит: «Ладно. Приезжай на остановку, я ее еще раз на тебе посмотрю».
Вылез я из автобуса, плечи опустил, чтобы куртка подлинней казалась, и нашивкой на левой стороне груди на Колю двигаюсь. Потому что если уж с левой стороны его куртка не привлечет, то с правой я ее и подавно не продам. «Чего же ты синий и всего колотит? — Коля спрашивает. — От тепла, что ли?» Наблюдательный, как шпион! «Это у меня от нервов, — отвечаю. — Представляю, как с курткой сейчас расстанусь. Давай скорее деньги, пока я не передумал». При продаже главное, если покупатель колеблется, не дать ему долго соображать. Пусть думает, что это — его последний шанс, что вещь вот-вот уплывет. Тогда ему пыльный мешок фирмовым комбинезоном покажется. Но Коля — фрукт еще тот, вроде меня. «Сейчас на улице плюс десять, — говорит. — Пока в зимних условиях куртку не проверю — не куплю».
— Что ж мне с ней, в холодильник залезать? — спрашиваю. — Ведь до зимы еще сколько ждать!
— Мои деньги — твоя зима, — отвечает.
— Ладно, записываемся в секцию альпинистов, — говорю. — В горах минусы всегда есть. Поднажмем — через месяц тушенку на ледниках есть будем. Куртку проверишь, заодно и свежим воздухом подышим.
Стали мы у альпинистов, как звери, заниматься. Инструктор, пожилой такой дядька, из энтузиастов, до того растрогался, что нам с Колей свой альпинистский башмак подарил, в котором он впервые на пятитысячник залез. Второй у него то ли в пропасть свалился, то ли суп из него сварили. Короче, какая-то романтическая история, которые альпинисты частично сами выдумывают, частично друг у друга крадут. Вообще странные ребята, эти альпинисты. Хотя на вид вроде и нормальные. На мою куртку внимания не обращают, а лидером у них — один чудак в отечественных кедах, который больше всех на одной ноге может приседать. Коля сразу конъюнктуру уловил и говорит: «Во, видишь. Никому из ребят твоя куртка не нравится. Давай ее за сотню, и нечего в горы лезть. Альпинисты, они опасные. Затащат в связку на три тысячи и начнут характер проверять. Дескать, чем выше человека заманить, тем лучше его оценить можно».
— Брось, — говорю. — Нормальные ребята. Я вчера этому кандидату наук небритому штаны-бананы за полторы сотни продал.
— А ты знаешь, что он с ними сделал? — Коля ухмыляется. — Я видел. Распорол и какие-то чехлы на примусы сшил. — «Брезентик — золото, говорит. Давно такой искал. Структура ткани как раз для разреженного воздуха высокогорья». Может, ты и куртку готов кому-нибудь из этих чудаков продать? Давай. Он из нее капюшон сделает и к своей засаленной штормовке пришьет, наклейками внутрь,
— Ну, внутрь, ты это хватил! — говорю.
— Точно, внутрь. Или вообще спорет, чтобы шею не натирало.
Тут к нам инструктор подходит. «А сейчас, — говорит, — в углу спортзала ставим палатку и собираемся на чай. Потом под гитару узлы вязать».
Набились все в палатку, как пещерные люди, достали огромные алюминиевые кружки, в каждую по два чайника влезет, и начали хлебать чай. У кого кружка больше и он хлебает громче, тот, значит, более опытный и уважаемый. В этой темноте и толкотне я и не заметил, как моя куртка на полу очутилась, а на нее закопченный чайник поставили и бутерброды положили. А бутерброды! Каждый в полбуханки и жуткое количество сыра, колбасы, шоколада и не поймешь еще чего сверху свисает, прямо на мою куртку. Коля шепчет: «Давай за семьдесят возьму. Видишь, на правом рукаве пятно поставили?»
— Это отблески, — говорю. Но сам уже ни на что не надеюсь. Пробовал куртку вытянуть: на ней вперемешку с бутербродами ноги альпинистов лежат. «Ребята, — прошу, — отдайте вещь! Фирму попортите!»
— Молчи, — говорят. — Тебе честь оказали, а ты не понимаешь! Последний раз чайник на куртке самого Палыча стоял. А Палыч лучше всех на Кавказе дюльфером спускается.
— Я лучше Палыча научусь, только отдайте!
— Пятно справа, — комментирует Коля. — Можете не отдавать.
А мне уже все равно — предынфарктное состояние. «Угощайтесь, — говорю, — ребята. Намажьте куртку маслом, колбаски положите и съешьте». Говорю все это, конечно, про себя.
Тут лидер, который в отечественных кедах, торжественно встает на коленки и держит речь: «А сейчас я нашему новичку хочу подарить собственноручно сделанную штормовку, в которой он и пойдет с нами в горы» И с этими словами какое-то «вторсырье» мне протягивает.
«Спасибо», — сказал за меня Коля. — Он, — говорит, — онемел от счастья. Не обращайте на него внимания».
А утром, когда я поочередно содрал с подаренной штормовки слой чего-то резиноподобного, какую-то прокладку из сена и вынул жуткие войлочные подплечники, я увидел голубую фирменную куртку. Даже наклейки остались целы. Под одной хранились рыболовные крючки и иголка с ниткой, а под другой — завернутый в полиэтилен кусочек сухого мха. Коля как разинул рот, так и не закрывал. Пока не отсчитал три сотни и не натянул куртку на себя.
На следующее занятие я уже не пошел. По принципу: шесть из шести в спортлото можно выиграть только раз в жизни. А Коля до сих пор занимается альпинизмом. По моему мнению, ждет, когда ему тоже подарят такую штормовку. Хотя сам он говорит: чтобы найти в себе силы когда-нибудь вернуть голубой куртке ее первоначальный альпинистский вид. Может, и правда.
Журнал «Турист» № 2 февраль 1989 г.