Нам хотелось и в Непале побывать, порисовать и слазить на Горизанкар, или как называют в географиях — Маунт Эверест — величайшую гору на свете», — писали Верещагины в очерках путешествия по Гималаям. Однако Василию Васильевичу Верещагину и его жене Елизавете Кондратьевне не довелось подняться на склоны Эвереста. По дороге из Агры (Индия) в Катманду (Непал) супруги Верещагины познакомились с английским чиновником доктором Симпсоном. Тот использовал все свое влияние знатока местных условий, чтобы первые русские люди, пытавшиеся попасть в Непал, отказались от своих намерений.
По словам Симпсона, легче было получить разрешение проникнуть в горы, посетив Сикким. Верещагины изменили маршрут и вместо столицы Непала в конце декабря 1874 г. прибыли в город Дарджилинг — преддверие Сиккима. С холмов Дарджилинга путешественники любовались цепью гималайских гигантов. Красавица Канченджанга, третья вершина планеты, доминировала над всеми пиками. Она и привлекла внимание художника. Несмотря на уговоры английских чиновников из Дарджилинга, пугавших русских путешественников обильными снегопадами в горах, Верещагины сперва на лошадях, а потом пешком с носильщиками поднялись на склоны Канченджанги (они называли ее Канчинга).
* * *
…В первых числах января 1875 года из маленькой деревушки Яксун, представлявшей собой кучку каменных хижин на склоне гигантской горы, вверх по склону двинулась необычная для этих мест группа людей. Возглавлял отряд путников рослый бородатый человек в широкополой шляпе. За ним, упорно стараясь не отставать, шла миниатюрная хрупкая женщина в европейском дорожном платье. Следом двигались два проводника, один нес охотничье ружье, а другой — ящик с красками и кистями и, чуть отставая от них, — цепочка носильщиков — представителей местных племен лепча и бутиа. Так выглядела экспедиция Верещагиных.
Путешественники покинули последний населенный пункт у подножия массива Канченджанги и через несколько часов достигли водопада. Склон стал значительно круче. Один из проводников без груза быстро поднялся по скалам возле потока и начал втаскивать остальных с помощью веревки. Дальнейший подъем, хотя и проходил по более пологому склону, был тоже не прост. Поэтому на высоте около 3 000 метров решили разбить бивуак и организовать стоянку.
Ночью начался снегопад, снег покрыл ровным слоем палатку, тюки с грузом и носильщиков, спавших под открытым небом. Поскольку по крутым заснеженным склонам двигаться в обычной обуви стало опасно, наутро путешественники надели высокие сапоги. Носильщики шли босиком. Снега местами, оказалось, по колено. Носильщики вскоре отстали. Только два проводника с ружьем и ящиком для красок продолжали сопровождать Верещагиных. Они не могли понять этих странных европейцев, которые в такое время года и в непогоду рискуют подниматься на Канченджангу.
На особо крутых участках склона охотник вытаскивал жену художника за руку. Еще немного усилий, и четверка вышла на небольшое плато, засыпанное сверкающим слепящим снегом. На высоте около 4 600 м, по словам проводников, имелось убежище, где иногда ночевали пастухи. Но пора уже было и отдохнуть. Путники попытались разжечь костер, однако спички отсырели. Один из проводников выстрелил с близкого расстояния в тряпку, которая задымилась. Из-под снега быстро извлекли сухие ветки рододендрона, и скоро запылал костер. Отдохнув и согревшись, попытались установить связь с отставшими носильщиками, но ни крики, ни выстрелы не помогли.
Желая воспользоваться набранной высотой и довольно хорошей погодой, Верещагин дал команду продолжать подъем. С первых шагов стало ясно, что дальнейший путь будет еще труднее, так как крутой склон сильно обледенел. Все скользили и падали. Все же помогая, друг другу, продолжали двигаться вверх в сторону хижины, которая еще не была видна на заснеженных склонах. Но тут жена художника потеряла сознание, у нее начался приступ горной болезни. Это заставило всех спуститься к костру.
Чтобы поторопить отставших носильщиков, послали одного из проводников. Мороз между тем усиливался, и костер давал мало тепла. Верещагины оказались в трудном положении, поскольку палатка, теплые вещи и продукты остались у носильщиков. Вечерело. Художник решил отправить вниз второго проводника. Скорчившись у тлеющего костра, Верещагины провели тяжелую ночь в заснеженных горах. Утром никто не пришел. Василий Васильевич, несмотря на критическое положение, ободрял жену и с восторгом обсуждал форму, краски и тона проплывавших над их головами облаков. Холод, голод и усталость давали о себе знать все сильнее. День клонился к концу.
Понимая, что силы их на исходе, Василий Васильевич принял решение самому идти за помощью. Погода резко ухудшилась, пошел снег, костер погас. Ослабевшая женщина, превозмогая усталость, двинулась следом за мужем. Смерзшиеся сапоги стали тесны и тисками сжимали ноги. Успев сделать не более нескольких десятков шагов, Елизавета Кондратьевна увидела носильщиков. Менее чем через час вся группа собралась у костра. Под ловкими руками горцев вновь задымился костер, а из принесенного снизу петуха был сварен крепкий бульон, вернувший путешественникам силы.
Было решено дойти до хижины Джонгри, расположенной на высоте около 4 600 м. Туда добрались лишь поздно вечером. В зияющие щели примитивного сооружения из необработанных камней наметало снег, ветер продувал хижину насквозь. Однако путники провели ночь почти благополучно. У Василия Васильевича от непривычной высоты и усталости болела голова, а Елизавета Кондратьевна не могла уснуть, так как сильно болели обожженные днем горным солнцем глаза.
Утро было посвящено писанию этюдов. Художник добрался до небольшого возвышения в стороне от хижины, откуда открывались замечательные виды. Превозмогая холод, сводивший пальцы рук, и боль обожженных ярким солнцем глаз, три дня не отрываясь Верещагин писал этюды.
Много лет спустя, вспоминая эти дни, художник часто повторял, что там, в Гималаях он, наконец, нашел настоящую голубизну неба, настоящие краски. Январские снегопады в горах Сиккима не пустили их выше, перекрыв все подходы к легендарной вершине. Но в памяти навсегда осталась белизна снегов, ультрамарин неба, сверкающая громада горы и маленькое облако, лежащее на ее вершине. Такой Канченджанга запечатлена и на картинах Верещагина. В Гималаях он нашел не только незабываемые пейзажи и краски, художник познакомился с простыми горцами, к которым в отличие от многих европейских путешественников относился без всякого предубеждения. За время гималайского путешествия супруги Верещагины кроме Сиккима побывали в горах Ладака и Кашмира. Этюды горных пейзажей, буддийских храмов и монастырей, портреты жителей этой обширной горной страны были результатом путешествия.
Более ста лет назад Россия познакомилась с далеким загадочным миром Гималаев по таким полотнам, как «Гора Канчинга», «Гора Пандим», «Монастырь Тассидинг», «Караван в Ладаке», «Пятимужница» и многим другим.
Всю дальнейшую жизнь Верещагин мечтал побывать еще раз в Гималаях, но тщетно. Индийские картины Верещагина рассказали всему миру о жестокой колониальной политике английской администрации в Индии. Препятствия, создаваемые колониальными чиновниками, не позволили Василию Васильевичу побывать в Гималаях во время его второго путешествия в Индию. Через многие годы другой русский художник Н. К. Рерих, родившийся в тот год, когда Верещагин в первый раз с холмов Дарджилинга увидел Канченджангу, упоминает в своих записях о том, что в гостиной родительского дома висела репродукция картины В. В. Верещагина, запечатлевшего Канченджангу. Имя Н. К. Рериха навсегда оказалось связано с Гималаями. Канченджанга была особенно любима художником, который многократно обращался к ней в своих картинах «Слава Гималаев», «Канченджанга», «Матерь Мира», «Капли жизни» и др. Так через Гималаи протянулась творческая цепочка от одного великого русского художника к другому.
Страстный путешественник, человек большого мужества и беспримерного трудолюбия, В. В. Верещагин никогда не был альпинистом, но всем любителям гор и трудных путей близко искусство этого истинно русского художника, одного из первых людей России, побывавших в Гималаях.
С. САВВОН, председатель Ленинградской федерации альпинизма, мастер спорта
РОДИНА ГЕРОЯ
375 лет исполняется в этом году со времени гибели Ивана Сусанина. Кому не знакомо славное имя костромского крестьянина, кто не слышал о его подвиге? Пусть нет в музеях подлинных вещей героя, не дошел до нас достоверный портрет его. Пусть, как могли, принижали память о подвиге приспешники российских правителей. Взгляните на первый памятник Сусанину: холоп преклонил колени у подножия столпа, увенчанного бюстом царя. А какой поток великосветской брани вызвали сюжет и «мужицкая» музыка оперы М. И. Глинки «Иван Сусанин»!
Лишь «стараниями» придворного либреттиста Г. Розена, слащаво прилизавшего язык драмы, состоялась-таки премьера «Жизни за царя» — только с таким подобострастным названием гениальное произведение могло получить доступ на сцену... Но не за рабскую покорность, а за смелость и самоотверженность чтит Сусанина народ. Выше всех державных столпов остался он в памяти людской. И вот в 1967 году шагнул могучий герой на кручу волжского берега обозреть простор: не грозит ли кто земле русской? Впрочем, и из курной избы видна была ему судьба Родины…
Но что за звон-перезвон конской упряжи и ратных доспехов слышится гранитному герою? Почему вновь гарцуют по старинным улицам всадники-ополченцы в шишаках и кольчугах? Да просто костромичи веселым праздником, нарядным маскарадом провожают зиму. Ведь уже февраль, а это значит — весна на носу.
Журнал «Турист» № 2 1988
Оптимизация статьи — промышленный портал Мурманской области
