История эта восходит еще к тем давним-предавним — в масштабах хотя бы моей собственной жизни — временам (пятидесятые годы!), когда я жил на вулкано-станции в Ключах, собирая материал для романа. Прилежно листая в станционной библиотеке специальные труды, а заодно и зарубежные географические журналы, наткнулся я однажды на рассказ о лавах так называемого гавайского типа извержений, очень жидких и потому обладающих свойством застывать наплывами и как бы даже жгутами. В вулканологии есть и название такого типа — волнистые или канатные лавы.
К тому времени я уже бывал на вулканах Ключевской группы, вдоволь карабкался по их сатанински громоздящимся, исковерканным, испещренным разломами лавам, к лирическому настрою отнюдь не располагавшим. Никакой волнистости, плавности либо витиеватости форм, изначально заданной фантазии. Все грубо зримо, угловато-блочно, определенно. Если уж возникали ассоциации, то самые мрачные.
И вдруг — информация, почерпнутая из монографии старейшего вулканолога Б. И. Пийпа, касающаяся лав Толбачика, замыкающего Ключевскую группу вулканов с юга: «В части покрова, где по нему проходит вьючная тропа, связывающая селения Толбачик и Козыревск, поверхность его свободна от леса… Здесь, в единственном, по-видимому, месте на Камчатке, можно наблюдать в наиболее чистом виде обширное пространство волнистой лавы во всем ее типичном проявлении: канатную структуру ее поверхности, лавовые вздутия… газовые полости».
Иными словами, вулкан Толбачик тоже изливал в незапамятные времена лавы, подобные жидким гавайским!
В 1960 году я впервые проник на них и прямо-таки был очарован их занимательностью, странными вывертами некогда «живой» каменной реки. Возвращался сюда и позже, года четыре спустя. Сколько было сделано тогда снимков, даже редчайших, но… на черно-белой пленке! Между тем появилась слайдовая, и мысль запечатлеть увиденные некогда чудеса в цвете, показать их, как говорится, всему миру, занимала меня все последние годы.
Наконец, я смог осуществить ее.
Вот она, эта самая лава, мощный ее язык, пропадающий вдали в насупленном лесу. Где-то там должна быть и река — то ли Озерная, то ли Толбачик: они здесь расходятся, сходятся, переплетаются, и, не всегда поймешь, где какая…
Выпуклости изверженных базальтов блестят под солнцем как отполированные, но лишь в начале тропы, где путники в старину невольно замедляли ход перед раскинувшейся диковинной панорамой. Да, обзор широк, в направлении вулканов он нескончаем. Хочется что-то сказать, дать оценку увиденному, но нет слов, нет пока и оценок.
По слухам, здесь в тридцатые годы прокатился огненный пал, сплошь оголивший лавовый массив. Что называется — не было бы счастья… Сейчас, спустя полвека, лавы потихоньку начинают зарастать. Этому помогают и обильные пеплы недавнего извержения Толбачика. На них, перемешанных с гниющей листвой и чахлыми древесными ошметками, с занесенным ветрами самосевом, несомкнуто, очагами и в одиночку, напористо рвется к солнцу молодой подрост. Трепетные березки, рябинки, грациозные топольки прыскают, кажется, прямо из цельного камня, иногда из микроскопических трещин в нем…
Но пеплы, по-видимому, засыпали и тот уникум природы, ради которого, собственно, я здесь уже в третий раз: отпечатки древесных стволов, падающих под напором лавы в ее поток и сгоравших без остатка. И, тем не менее, оставлявших навечно след в пластичной, еще дышащей, но уже замедлившей свое грозное продвижение лаве. Разве не чудо!
Однако знакомых мне отпечатков что-то не видно, и отыскать их в провалах каменного покрова, в исполинском его крошеве будет не так-то просто. Ну, найти хотя бы подобные, должны же они быть!
Странная взбугренность лавы привлекла вдруг внимание. Если всмотреться, в ней как бы две разверстых полости внакладку одна над другой. Так, крестообразно, повалились друг на дружку деревья в густеющий расплав, так они и отпечатались в нем.
Отпечаток классический. Некогда здесь произошел разрыв цельной лавовой плиты, довольно мощной в глубину, и ее разъятые части как бы отпрянули одна от другой. Не будем вникать в механизм происшедшего — почему вдруг такое могло случиться. Но могло. Допустим, в результате землетрясения, Разьятие прошло как раз вдоль пустоты от сгоревшего в лаве дерева — так ломается автомобильная ось, имея скрытую в металле раковину. На вертикальном сколе камня виден теперь четкий отпечаток дерева.
Отпечаток коры! Может быть. Но, скорее всего, кора испепелилась мгновенно, и это уже отпечаток обуглившегося ствола. Кое-где внедрились в пористость базальта и угольки, сохранившиеся до наших дней.
И вот еще какая подробность: ниже отпечатка этакие потеки-наплывы с него, подобно тому, как может застывать струйками жидкий металл. Эти висюльки для меня неожиданность: какая же температура была в тот момент внутри лавы! Почему в таком случае пустоты от исчезнувших стволов не оплыли и не сомкнулись!
Надо сказать, что, когда я впервые увидел отпечатки деревьев на здешних лавах, никогда прежде ни в научной литературе, ни в популярной мне не встречалось указаний на возможность подобного феномена, Я был в состоянии легкого потрясения, словно и впрямь совершил первооткрытие! Отчасти так оно и было. Ведь даже в «Занимательной геологии» В. А. Обручева об этом ни слова, хотя о волнистых лавах, свойственных гавайскому типу вулканов, в книге говорится. И только спустя год или два меня в какой-то мере «просветил»… Марк Твен! Путешествуя по Гавайям, он видел лаву, хлынувшую некогда на кокосовую рощу и испепелившую ее. И там, куда упали стволы пальм, в лаве образовались цилиндрические отверстия, а стенки отверстий сохранили четкий рисунок «коры». Все сучья, ветви и даже плоды запечатлелись в той лаве, «словно для того, чтобы грядущий охотник до курьезов природы смог впоследствии любоваться этими оттисками».
А любоваться ими есть все основания, хотя я употребил бы здесь другие глаголы: удивляться, поражаться, недоумевать.
Иногда за оттиск дерева, за полость от ствола можно принять и обычное вздутие, разорванное напором газов. Стенки такого вздутия имеют внутри синевато-коричневый оттенок металлического литья, нисколько не потускневший за века либо даже тысячелетия.
Если же оторваться наконец от всевозможных премудростей лавового покрова, выпрямиться и взглянуть окрест, возникает ощущение, словно попал в некий космически безжалостный камнеход, ломаными торосами готовый сокрушить все и вся. Да ведь он-то и сокрушал когда-то, в жидком своем состоянии! С трудом, но можно представить, как выглядела тогда эта лава, когда душила она землю единым жидким разливом, облицовывала ее холмы, нисходила лавопадами, в точности повторяя рельеф местности — словно посмертная маска, слепок с ее лика!
Вот увал в лавовом панцире — сейчас он выглядит как гигантская черепаха, исполосованная трещинами. И какая же сила понадобилась, чтобы в свой час взломать эту лаву! Возможно, это было землетрясение или карстовые воздействия… Но ведь камень способны разорвать даже слабые древесные ростки!
Сюда бы школьников, студентов водить, здесь геология Земли прослеживается во временной динамике развития так явственно наглядно!
На лаву кричаще, ярко ложатся сейчас пестрые краски осени. Редкие тонкие деревца (березки, лиственницы, топольки и рябинки) щедро струят золото свое и багрец, прозрачную стекловатость красной смородины на серую, черную, кое-где испятнанную лишайниками шероховатую базальтовую твердь. Это сочетание не меньше дразнит глаз, чем, если бы, скажем, та же осенняя пестрота увядания была подчеркнута девственно чистым первым снегом. Трогательны встреченные здесь случайный синий колокольчик, скупой накрап брусники, зябкий прутик родиолы розовой — золотого корня, какие-нибудь неказистые маслята или стесняющийся собственной франтоватости мухомор…
Своеобычны и дико, непередаваемо хороши ландшафты Толбачинского дола. Я рассказал здесь лишь об одном из его потаенно-привлекательных уголков, на которые давно уже, размахивая топорами и визжа бензопилами, наступают несметные полчища лесорубов. Их совестят в прессе, увещевают, пугают картинами тяжкого урона, уже нанесенного природе Камчатки, а они знай себе рубят.
Между тем есть ведь идея создания здесь национального парка, вплотную примыкающего к Кроноцкому заповеднику с его прославленной Долиной гейзеров. Для того чтобы показывать это сурово-живописное великолепие хоть соотечественникам, а хоть и всему человечеству. Зарабатывать не на искоренении реликтовых ельников и всякого другого леса, благодаря которому живем и дышим, а на утверждении в душах людей гордости за свою землю, за всю планету, за неистощимую затейливость ее физических проявлений, за ее к нам доброту. Ибо внутри-камчатский природный комплекс этот ничем не уступает разрекламированному на весь мир Иеллоустоуну. А может, даже и превосходит его в разнообразии курьезов, если иметь в виду еще и волнистые лавы Толбачика.
Леонид ПАСЕНЮК п-ов Камчатка
Журнал «Турист» № 6 1988
